Темные аллеи. Окаянные дни - Иван Алексеевич Бунин

    Сверкала Ступа [96] снежной белизною

Меж тонких и нагих кокосовых стволов,

И Храмовое Дерево от зною

Молочный цвет роняло надо мною

На черный камень жертвенных столов.

    Под черепицей низкая вихара [97]

Таила Господа в святилище своем,

И я вошел в час солнечного жара

В его приют, принес ему два дара —

Цветы и рис – и посветил огнем:

    Покоился он в сумраке пахучем,

Расписан золотом и лаками, пленен

Полдневным сном, блаженным и тягучим;

К его плечам, округлым и могучим,

Вдоль по груди всползал хамелеон:

    Горел как ярь, сощурив глаз кошачий,

Дул горло желтое и плетью опустил

Эмаль хвоста, а лапы раскорячил;

Зубчатый гребень, огненно-горячий,

Был ярче и острее адских пил.

    И адскими картинами блистала

Вся задняя стена, – на страх душе земной,

И сушью раскаленного металла

Вихара полутемная дышала —

И вышел я на вольный свет и зной.

    И снова сел в двуколку с сингалесом,

И голый сингалес, коричневый Адам,

Погнал бычка под веерным навесом

Высоких пальм, сквозным и жарким лесом,

К священным водоемам и прудам.

Мятую красную феску мастер водой окропил,

Кинул на медный горячий болван и, покрывши

Медною феской, формою с ручками, давит,

Крутит за ручки, а красная феска шипит

На раскаленном болване…

Твердая, теплая выйдет из формы она,

Гордо наденешь ее и в кофейне

Сядешь мечтать и курить, не стыдясь за лохмотья

И за курдюк на верблюжьих штанах, весь в заплатах.

Холодно, сыро, в тумане морской горизонт,

В бухте зеленой качаются голые мачты,

Липкая грязь на базаре,

Горы в свинцовом дыму… Но цветут, розовеют сады,

Мглистые, синие, сладостно дремлют долины…

Женщина, глянь, проходя, сквозь сияющий шелковый газ

На золотые усы и на твердую красную феску!

Рыжими иголками

    Устлан косогор,

Сладко пахнет елками

    Жаркий летний бор.

Сядь на эту скользкую

    Золотую сушь

С песенкою польскою

    Про лесную глушь.

Темнота ветвистая

    Над тобой висит,

Красное, лучистое,

    Солнце чуть сквозит.

Дай твои ленивые

    Девичьи уста,

Грусть твоя счастливая,

    Песенка проста.

Сладко пахнет елками

    Потаенный бор,

Скользкими иголками

    Устлан косогор.

Все снится: дочь есть у меня,

И вот я, с нежностью, с тоской,

Дождался радостного дня,

Когда ее к венцу убрали,

И сам, неловкою рукой,

Поправил газ ее вуали.

Глядеть на чистое чело,

На робкий блеск невинных глаз

Не по себе мне, тяжело,

Но все ж бледнею я от счастья,

Крестя ее в последний час

На это женское причастье.

Что снится мне потом? Потом

Она уж с ним, – как страшен он! —

Потом мой опустевший дом —

И чувством молодости странной,

Как будто после похорон,

Кончается мой сон туманный.

Льет без конца. В лесу туман.

Качают елки головою:

«Ах, боже мой!» – Лес точно пьян,

Пресыщен влагой дождевою.

В сторожке темной у окна

Сидит и ложкой бьет ребенок.

Мать на печи, – все спит она,

В сырых сенях мычит теленок.

В сторожке грусть, мушиный гуд…

– Зачем в лесу звенит овсянка,

Грибы растут, цветы цветут

И травы ярки, как медянка?

Зачем под мерный шум дождя,

Томясь всем миром и сторожкой,

Большеголовое дитя

Долбит о подоконник ложкой?

Мычит теленок, как немой,

И клонят горестные елки

Свои зеленые иголки:

«Ах, боже мой! Ах, боже мой!»

Гранитный крест меж сосен, на песчаном

Крутом кургане. Дальше – золотой

Горячий блеск: там море, там, в стеклянном

Просторе вод, – мир дивный и пустой…

А крест над кем? Да бают – над Русланом.

И сходят наземь с седел псковичи,

Сымают с плеч тяжелые мечи

И преклоняют шлемы пред курганом,

И зоркая сорока под крестом

Качает длинным траурным хвостом,

Вдоль по песку на блеске моря скачет —

И что-то прячет, прячет…

Морской простор – в доспехе золотом.

Край без истории. Все лес да лес, болота,

Трясины, заводи в ольхе и тростниках,

В столетних яворах… На дальних облаках —

Заката летнего краса и позолота,

Вокруг тепло и блеск. А на низах уж тень,

Холодный сивый дым… Стою, рублю кремень,

Курю, стираю пот… Жар стынет – остро, сыро

И пряно пахнет глушь. Невидимого клира

Тончайшие поют и ноют голоса,

Столбом толчется гнус, таинственно и слабо

Свистят в куге ужи… Вот гаснет полоса

Чуть греющих лучей, вот заквохтала жаба

В дымящейся воде… Колтунный край древлян,

Русь киевских князей, медведей, лосей, туров,

Полесье бортников и черных смолокуров —

И теплых сумерек краснеющий шафран.

С востока дует холодом, чернеет зыбь реки

Напротив солнца низкого и плещет на пески.

Проходит зелень бледная, на отмелях кусты,

А ей навстречу – желтые сосновые плоты.