— Сберегите Бориса Николаевича.
Самой страшной оказалась вторая ночь. Приходили офицеры КГБ, предупреждали нас о грядущем штурме по телефону. Даже с «Альфой» мы поддерживали связь. Бойцы группы сообщили, что сидят в полной боевой готовности и ждут приказа.
Накануне я рассказал президенту о предложении американцев:
— Борис Николаевич, если что-то произойдет, я вас разбужу. У нас только два пути. Либо спуститься в подвал и выдержать несколько дней осады. Потом мы там сами, без посторонней помощи погибнем. Либо поедем в американское посольство. И нем можно скрываться долго и всему миру рассказывать о событиях в России.
Ельцин выслушал мои доводы и произнес только одно слово:
— Хорошо.
Я его истолковал так: как решите, так и поступим.
Борис Николаевич вел себя спокойно, слушал меня. Около одиннадцати вечера я ему сказал:
— Надо поспать, ночь предстоит тяжелая.
Он сразу лег в комнате докторов.
Вскоре послышались выстрелы, вопли, по всему Белому дому покатился какой-то шум. Когда после моей команды: «Едем в посольство!» — освободили проход: растащили рельсы, бревна и передали по рации «все готово», я пошел будить Ельцина.
Он лежал в одежде и, видимо, совсем недавно крепко заснул. Спросонья шеф даже не сообразил, куда я его веду. Я же только сказал:
— Борис Николаевич, поехали вниз.
Спустились на отдельном лифте с пятого этажа и попали прямо в гараж. Ворота не открывали до последнего момента, чтобы не показывать, как президент уезжает.
Сели в машину, я приказываю:
— Открывайте ворота.
И тут Ельцин спрашивает:
— Подождите, а куда мы едем?
Видимо, только сейчас он окончательно проснулся.
— Как куда? — удивился я. — В американское посольство. Двести метров, и мы там.
— Какое посольство?!
— Борис Николаевич, я же вам вчера докладывал, что у нас есть два пути: или к американцам, или в свой собственный подвал. Больше некуда.
— Нет, никакого посольства не надо, поехали обратно.
— Ну вы же сами согласились с предложением американцев, они ждут, уже баррикаду разгородили!!!
— Возвращаемся назад, — твердо заявил Ельцин.
Поднялись наверх, Борис Николаевич пошел в кабинет. А женщины из его секретариата уже складывали в картонные коробки документы, канцелярские принадлежности, словом, все то, что необходимо для работы в подполье. То есть в подвале. Там, кстати, были установлены даже городские телефоны и, что примечательно, все работали.
Коробки в подвал я попросил перетаскивать незаметно, чтобы не вызвать паники у защитников Белого дома. Около половины первого ночи, когда обстановка серьезно накалилась и нас в очередной раз предупредили, что штурм с минуты на минуту начнется, я предложил:
— Борис Николаевич, давайте хоть в подвал спустимся, пересидим эту ночь. Мне важно вас сохранить. Не знаю, что сейчас произойдет — борьба или драка, но вы лично не должны в этом участвовать. Ваша голова ценнее всех наших голов.
Меня поддержали почти все.
В эту ночь в Белый дом добровольно пришли многие — члены российского правительства, просто единомышленники, сотрудники аппарата… Исчез куда-то только премьер-министр России Иван Степанович Силаев. Дома он не ночевал, а где скрывался — неизвестно до сих пор.
Неожиданно шеф вышел из кабинета и сказал:
— Пошли.
Тут все потянулись следом. Нас было человек двадцать. Я попросил женщин пропустить вперед. Мы шли с коробками, портфелями, баулами, печатными машинками, компьютерами… Мне это шествие напоминало технически оснащенный цыганский табор. Процессию замыкал я.
Спустились в подвал, миновали лабиринты и попали в те самые просторные помещения, которые предназначались для Бориса Николаевича. Там нас ждал накрытый стол. И вдруг я увидел в этом подвале Юрия Михайловича Лужкова — он пришел вместе с молодой женой Еленой, она ждала ребенка. Лужков, оказывается, отсидел здесь почти час и очень обрадовался, когда мы наконец пришли. Он ночью приехал в Белый дом и, не заглядывая в приемную, спокойно, мирно обосновался в подвале. Юрий Михайлович сидел с таким лицом, будто поджидал поезд и ему было все равно — придет поезд вовремя или опоздает. Жена захватила из дома еду.
Борис Николаевич пригласил чету Лужковых в свою компанию. Горячих блюд не подавали. Мы жевали бутерброды, запивая их либо водой, либо водкой с коньяком. Никто не захмелел, кроме тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова — его потом двое дюжих молодцов, я их называл «двое из ларца», — Сергей и Владимир — еле вынесли под руки из подвала. А уборщицы жаловались, что с трудом отмыли помещение после визита Гавриила Харитоновича.
Попов всегда выпрашивал у меня охрану — он говорил, что боится физической боли и в случае нападения может запросто умереть от страха. Его дача находилась в лесу, к ней вела узкая дорога и любой хулиган, по мнению профессора, мог сделать с ним все что угодно.
Разместив всех в «подполье», я опять поднялся наверх. Гена Бурбулис тоже вел челночную жизнь — то спускался, то поднимался.
В приемной президента дежурил секретарь. Кабинет Ельцина я запер на ключ. Телефон не звонил, по телевизору ничего не показывали, а видеомагнитофонов еще ни у кого не было. Мы сидели в темноте и слушали раздававшиеся на улице редкие выстрелы и крики.
Посидев в приемной, я побрел к Руцкому — его кабинет находился в другом крыле. Мы с ним выпили по рюмочке, посмотрели друг на друга. Настрой был боевой. Не такой, конечно, как в октябре 93-го, когда Александр Владимирович призывал народ штурмовать Останкино. Мы договорились с Руцким держаться до конца.
В штабе обороны обстановка тоже была спокойной.
Сделав обход Белого дома, опять вернулся в приемную. Секретарь доложил, что звонил председатель КГБ В. А. Крючков спрашивал, где Борис Николаевич. Об этом я сразу доложил Ельцину, позвонив из приемной в подвал.
Крючков внешне относился ко мне хорошо. За несколько дней до путча Борис Николаевич был у него на приеме в КГБ. Потом они вышли вдвоем, и Владимир Александрович особенно тепло со мной попрощался, сказал добрые напутственные слова.
«Неспроста», — подумал я. Для нас, офицеров госбезопасности, он был всесильным генералом могущественного ведомства. Вдруг — такое радушие, почти дружеское общение. Крючков, видимо, уже знал, что счет пошел на часы и грядущий путч уничтожит самозваных демократов. Я же о путче не догадывался, поэтому надеялся на искренность товарищеского напутствия главы КГБ.
…Владимиру Александровичу я вскоре перезвонил и сказал, что разговор с Ельциным возможен. Но по интонации, тембру голоса почувствовал: пик противостояния миновал, члены ГКЧП ищут мирные пути выхода из конфликта. А хитрая лиса Крючков просто всех опередил.