домой. Таким образом, он спас его от трибунала! И таких случаев было немало…
Тамара Сергеевна
Бадякаева
с сыновьями
Евгением и Борисом.
Фото из архива
Бадякаевой Т.С.
Володя прожил короткую жизнь, но он оставил о себе добрую память в сердцах тех, кто его знал и любил. А он любил жизнь, Родину, родителей, детей, меня, военную службу, дорожил нами. Для нас он был и остался на всю жизнь человеком слова и дела, веселым и жизнерадостным, но в то же время человеком с высоким чувством долга, чести и справедливости.
В память о муже в семье хранятся медали «За безупречную службу» 3 степени, «60 лет Вооруженных Сил СССР», нагрудный знаки «70 лет ВЧК-КГБ», «Воину-интернационалисту», грамоты и благодарности.
Память о Бадякаеве Владимире Бутураевиче увековечена на стенде в Комнате чекистской славы в УФСБ России по Ярославской области: «Родился в городе Караганде, Казахской ССР, калмык, член КПСС, в органах госбезопасности СССР с октября 1975 года, в Демократической Республике Афганистан с 14 января 1984 года по 26 декабря 1985 года. Старший следователь Особого отдела КГБ СССР по 40 общевойсковой армии Туркестанского военного округа СССР. Проявил себя мужественным и опытным сотрудником. Имел высокую юридическую подготовку, уникальный опыт следственной работы. У него было высоко развито чувство офицерской чести и ответственности за порученное дело. Следственную работу любил, делал ее честно, не щадя сил, поступаясь личными интересами, как подобает настоящему офицеру-патриоту своей Родины. Вследствие больших физических и нервных перегрузок в феврале 1986 года тяжело заболел. Скончался 16 января 1988 года в городе Ярославле. Похоронен в городе Химки Новогорск-Московской области, рядом с могилой матери».
Светлой памяти Владимира Бадякаева
Ушел человек незаметно и буднично.
Сегодня сказали, а я не поверил,
Что траурной лентой зачеркнуто будущее,
Что век ему малую долю отмерил.
Ушел человек, как уходят немногие.
Рукою подать до подснежников первых.
Не поддается ни сердцу, ни логике,
Звенящей струною натянуты нервы.
Пропеллером крутятся дней наших лопасти,
И ветер ломает ростки созидания;
Скользим, упираясь, к краям своей пропасти
И исчезаем под плач и рыдания…
Эти стихи на смерть настоящего человека, друга, офицера написал сослуживец Владимира Бадякаева Валерий Голиков. Они хранятся в архиве Бадякаевой Тамары Сергеевны.
ТОЛСТОЙ
Расскажу о знакомстве с Л. Толстым. Конечно, не со Львом, а с Леонардом Петровичем Толстым, известным в СССР кинорежиссером и актером, поэтом и прозаиком.
После окончания в 1967 году сценарного факультета ВГИКа Леонард Петрович работал драматургом, редактором, режиссёром. Много лет был главным редактором студии «Казахфильм», главным редактором объединения художественных фильмов на Свердловской киностудии. В его фильмографии 13 художественных фильмов; он автор уникальной книги «ХОРЪ. Симфония в четырёх частях» (изд-во Советский Писатель, 2005 г.).
Иваном Ивановичем Ивановым, или «Три Ивана», назвал меня в своем киносценарии «Черная луна» Леонард Петрович.
Начало 1990 года. Я сотрудник областного УКГБ СССР. Член группы оперативного состава по реабилитации жертв политических репрессий. Как-то в рабочем кабинете раздался звонок секретаря начальника управления генерала Корнилова: «Вас просит зайти Юрий Иванович». Зашел. Генерал сказал: «Садись поближе и познакомься, это Леонард Петрович Толстой, он хочет снять фильм про чекистов и просит подобрать ему офицера, который воевал в Афганистане и знаком с темой реабилитации жертв политических репрессий. Мы выбрали тебя».
Мы с Леонардом Петровичем поднялись, пожали друг другу руки и, спросив разрешения, ушли от генерала в мой кабинет, заваленный архивными уголовными делами НКВД.
Леонард Петрович Толстой.
Фото из архива автора
Леонард Петрович Толстой в близком общении произвел на меня очень сильное впечатление. Высокого роста, крепкий, слегка полноватый, с огромными голубыми глазами, пронзительным взглядом, поношенным, морщинистым лицом босса мафии и гения- интеллектуала одновременно.
О себе Леонард Петрович рассказал, что он автор сценариев многих художественных картин. Член Союза кинематографистов СССР. До ВГИКа окончил военное училище в городе Львове. Воинское звание — майор запаса Советской Армии.
Мне было тогда 48 лет, а ему 56, и он казался очень старым. Но я ошибался: такого живого и легкого ума мне встречать не приходилось. Как-то мы беседовали в его большом редакторском кабинете в Свердловской киностудии. Постучавшись в дверь, вошла юная артистка с листочком в руках, в котором нужна была подпись Леонарда Петровича. Пока она, в коротком платьице и новомодных, черных, блестящих колготках, туго облегающих ее стройные, красивые ножки, шла к столу, мы оба внезапно замолчали и как мужчины не отводили глаз от этого чуда. Леонард Петрович поставил подпись на листочке, передал его девушке. Та, повернувшись к нам спиной, пошла на выход. Явно преднамеренно уронила листок на пол, нагнулась, подняла его, оглянулась и, посмотрев лукаво в глаза обоим, покачивая очаровательными округлостями, вышла. Мы одинаково были в легком шоке от увиденного и не сразу продолжили разговор. Оказывается, внезапно подумал я, у Леонарда Петровича точно такая же реакция, как у меня; и я зря решил, что он старый.
Потом в течение многих месяцев мы встречались с Леонардом Петровичем то в моем кабинете, то на улице в машине, то у него дома, то в его кабинете в киностудии. Лето 1990 года было очень жарким, а мой «Москвич» не имел кондиционера, но мы часами сидели в машине, и я отвечал на его бесчисленные вопросы. Иногда он начинал читать стихи, свои собственные стихи, и я поражался их лиризму и талантливости автора. Однажды Леонард Петрович спросил, пробовал ли я писать стихи. Ответил, что пробовал, но больше люблю прозу. Он попросил прочитать хоть что-нибудь, и я прочитал: «Из созвездия Льва к Вам, в созвездье Стрельца, самый быстрый корабль стартует космической ночью. И везет Вам в подарок непрожитые мною сердца и две карих звезды, как Ваши лучистые очи». Ему понравилось, заметил, что я зря бросил писать стихи.
Мы вели долгие разговоры обо всем, что происходило в стране и мире. Бывало, что встречи происходили в его великолепной «квартире-музее» на улице Луначарского, в «Доме кино», как правило вечерами. В квартире на 7 этаже в его огромном кабинете стоял низкий большой стол, вокруг него круглый, мягкий, удобный диван, где собеседники могли общаться полулежа. У стены, рядом с диваном, расположился огромный старинный буфет, уставленный многочисленными бутылками с алкоголем, в большинстве импортным. За длинными нашими вечерними разговорами мы обязательно поначалу выпивали бутылку вина «Амаретто», это было тогда модно, а потом он доставал польский спирт «Роял»…
Леонард
