В другой раз один из «прутковцев» в мундире флигель-адъютанта объехал всех известных петербургских архитекторов с приказом явиться утром в Зимний дворец, поскольку Исаакиевский собор рухнул и император в страшном гневе.
Вот ещё один анекдотический случай. На спектакли заезжей немецкой труппы «прутковцы» приходили с огромными словарями и во время действия шумно шелестели страницами, как бы выискивая непонятное слово. Иногда один из них в полный голос кричал в направлении сцены «Warten Sie»: (погодите. — В. Н.). Вообще, немцам особенно доставалось. Ночью шалуны объезжали немецких булочников и будили вопросом: есть ли у них пеклеванный хлеб? Услышав утвердительный ответ, глубокомысленно изрекали, что это замечательно, поскольку множество людей вообще лишены куска хлеба.
Хронологически первым произведением Козьмы Пруткова, включённым в его полное собрание сочинений, является одноактная буффонная пьеса «Фантазия», которой даже довелось увидеть огни рампы императорской сцены. «Фантазия» — плод совместного творчества Алексея Толстого и Алексея Жемчужникова (уже пробившего на сцену Александринского театра свою «комедию из великосветской жизни» «Странная ночь»).
Для А. К. Толстого это был отнюдь не первый опыт подобного сочинительства. В 1837–1838 годах он в письма из Красного Рога своему приятелю Николаю Адлербергу включил целый ряд шуточных драматических сценок с многочисленными намёками на большой свет, ныне расшифровке не поддающихся. В одном письме он даже просит «уничтожить сии строки по прочтении оных, ибо я могу нажить себе врагов среди наиболее видных фамилий империи».
По словам Алексея Жемчужникова, писали они «Фантазию» в одной комнате за разными столами. Соавторы разбили пьесу на равное число сцен; первую половину взял себе Толстой, вторую — Жемчужников. Последний вспоминал:
«Дело не обошлось без затруднений. Представьте, что во время считки два явления, из которых одно принадлежало Толстому, а другое — мне, оказались неудобными для постановки. Вы помните, конечно, в „Фантазии“ маленький антракт, когда сцена остаётся несколько времени пуста, набегают тучи, гроза, затем через сцену пробегает моська, буря утихает и на сцену являются действующие лица. Антракт этот был сделан вследствие того, что у Толстого явление кончалось уходом всех действующих лиц, тогда как следующее за тем моё явление начиналось появлением на сцене их снова всех вместе. Мы долго думали, как быть, и, наконец, придумали этот антракт»[32]. Финал пьесы (вероятно, заключительный монолог Кутило-Завалдайского) был дописан Владимиром Жемчужниковым.
По-видимому, именно в это время возник и псевдоним «авторского коллектива». Алексей Жемчужников продолжает свои воспоминания:
«Когда мы уже всё дописали, мы не знали, каким псевдонимом подписать эту общую нашу пьесу. Служил тогда у нас камердинером Кузьма Фролов, прекрасный старик, мы все его очень любили. Вот мы с братом Владимиром и говорим ему: „Знаешь что, Кузьма, мы написали книжку, а ты дай нам для этой книжки своё имя, как будто ты её сочинил… А всё, что мы выручим от продажи этой книжки, мы отдадим тебе“. Он согласился. „Что ж, говорит, я, пожалуй, согласен, если вы так очень желаете… А только, говорит, дозвольте вас, господа, спросить: книга-то умная аль нет?“ Мы все так и прыснули со смеха. „О нет! говорим: книга глупая, преглупая“. Смотрим, наш Кузьма нахмурился. „А, коли, говорит, книга глупая, так я, говорит, не желаю, чтобы моё имя под ей было подписано. Не надо мне, говорит, и денег ваших…“ А? Как вам это понравится? Когда брат Алексей (гр. А. Толстой) услыхал этот ответ Кузьмы, так он чуть не умер от хохота и подарил ему 50 рублей. „На, говорит, это тебе за остроумие“. Ну, вот мы тогда втроём и порешили взять себе псевдоним не Кузьмы Фролова, а Кузьмы Пруткова. С тех пор мы и начали писать всякие шутки, стишки, афоризмы под одним общим псевдонимом Кузьмы Пруткова. Вот вам и происхождение нашего псевдонима»[33].
С первого взгляда кажется, что это просто «литературное предание». Так, не вполне понятно: почему, если была написана пьеса, далее речь идёт о книге. (Можно предположить, что у «прутковцев» уже были далекоидущие планы.) Однако Кузьма Фролов — реальное лицо. Он упоминается в дневнике Алексея Жемчужникова. Кроме того, в известных лишь фрагментарно мемуарах Софьи Хитрово, племянницы Софьи Андреевны Толстой, об этом старом камердинере, вместе с Владимиром Жемчужниковым гостившем зимой 1865 года в Красном Роге, говорится именно как о Кузьме Пруткове[34].
«Фантазия» была скоропалительно создана в декабре 1850 года. 23 декабря пьеса была представлена в дирекцию императорских театров, 29-го одобрена цензурой, передана режиссёру Куликову и 8 января следующего года поставлена на сцене. По нынешним временам — головокружительные темпы!
Представление закончилось скандалом. Присутствующий в театре Николай I, едва на сцене начали бегать собаки, демонстративно поднялся с места и уехал. При выходе изложи он сказал директору императорских театров А. М. Гедеонову, что подобной чепухи он никогда ранее не видел, хотя ему и пришлось сталкиваться с множеством глупостей. После ухода императора в зрительном зале поднялся гвалт. Положение спас любимец публики Александр Мартынов[35], произнёсший заключительный монолог (кстати, присутствовавшие приняли его за актёрскую импровизацию и проводили Мартынова аплодисментами). Как бы то ни было, «Фантазия» была сразу же изъята из репертуара.
Спустя более тридцати лет Алексей Жемчужников рассказывал о произошедшем в своём дневнике: «Государь Николай Павлович был на первом представлении „Фантазии“, написанной Алексеем Толстым и мною. Эта пьеса шла в бенефис Максимова. Ни Толстой, ни я в театре не были. В этот вечер был какой-то бал, на который мы оба были приглашены и на котором быть следовало. В театре были: мать Толстого и мой отец с моими братьями. Воротясь с бала и любопытствуя знать: как прошла наша пьеса, я разбудил брата Льва и спросил его об этом. Он ответил, что пьесу публика ошикала и что государь в то время, когда собаки бегали по сцене во время грозы, встал со своего места и уехал из театра. Услышавши это, я сейчас же написал письмо режиссёру Куликову, что, узнав о неуспехе нашей пьесы, я прошу его снять её с афиши и что я уверен в согласии с моим мнением графа Толстого, хотя и обращаюсь к нему с моей просьбою без предварительного с гр. Толстым совещания. Это письмо я отдал Кузьме, прося снести его завтра пораньше к Куликову. На другой день я проснулся поздно, и ответ от Куликова был уже получен. Он был короток: „Пьеса ваша и гр. Толстого уже запрещена по Высочайшему повелению“»[36]. Обратим внимание, что и в этом рассказе фигурирует камердинер Кузьма Фролов.
