«Егор Иванович Молотов думал о том, как хорошо жить помещику Аркадию Ивановичу на белом свете, жить в той деревне, где он, помещик, родился, при той реке, в том доме, под теми же липами, где протекло его детство. При этом у молодого человека невольно шевельнулся вопрос: «а где же те липы, под которыми прошло мое детство? Нет тех лип, да и не было никогда».
У Тургенева пейзаж служит введением к подробному описанию тогдашних «хозяев жизни», помещиков — владельцев липовых садов. Рудин же дан как явление быстро исчезающее, как отщепенец. Совсем иначе обстоит дело с Молотовым. В свете его жизненного пути владельцы липовых аллей теряют всякое право на социальную гегемонию.
Интересно сравнить основные моменты дворянской биографии Рудина и плебейской биографии Егора Ивановича Молотова.
Рудин происходит из семьи бедных помещиков, рано лишается отца, получает свое воспитание в Москве, сперва за счет какого-то дяди, а потом, когда он под' рос и оперился, за счет одного богатого князька, с которым «снюхался», затем учится в университете.
Егор Иванович Молотов тоже рано лишается отца-слесаря, воспитывается в чужом доме профессора, учится в университете. Таким образом, биографию Молотова Помяловский строит по основным вехам жизнеописания Рудина, пронизывая ее «плебейским содержанием».
«Детская жизнь Егора Ивановича совершалась в грязи и бедности, а вот и теперь вспоминает ее с добрым чувством. Егорушка был мальчик бойкий. Подпилки, клещи, бурова, отвертки, обрезки железа и меди заменяли ему дома игрушки».
Этому трудовому началу в воспитании ребенка, оставляющему в человеке радостное воспоминаний о тяжелом детстве, Помяловский, как художник-педагог, посвящает проникновенные страницы.
Рудину же нечем вспомнить свое бездеятельное детство, окруженное комфортом и полным довольством.
Взаимоотношения между отцом и сыном Молотовыми — товарищеские. Егорушка рано стал помощником отцу: он и в лавочку сбегает, и заказ отнесет, сумеет и кашу сварить, и инструмент отточить и пьяного отца разденет, спать уложит. А отец был обыкновенный безграмотный слесарь; знал он свое ремесло, несколько молитв на память и без смысла, много песен и много сказок; работу он любил и часто говаривал: «Бог труды любит, Егорка; кто трудится, свое ест».
Таково нравственное начало, которое слесарь передает своему сыну.
Егорушка по смерти отца попадает к «странному старику», профессору Василии Ивановичу, у которое го слесарь работал. Это воспитание у профессора дает возможность Помяловскому сделать из Егорушки «мыслящего пролетария».
Егорушка принес с собою из грязной каморки отца дикие понятия о боге, людях, жизни и природе, он был неотесан, грубоват. Профессору Василию Ивановичу приходилось «выдавливать» из сознания мальчика все эти представления темной и невежественной среды.
Тут Помяловский подходит к весьма сложному процессу приобщения разночинца к культуре.
В своем письме к Суворину Чехов писал: «То, что дворянам давалось легко, по наследству, разночинцу давалось упорным и медленным трудом».
В таком свете изображается Помяловским Егорушка. «Нравственная работа принесла Молотову пользу», — говорит автор о своем герое. Он научился не верить старине и авторитету, и тому, что нами в молодости принимается на веру, — вот так, как он принимал на слово, что Илья гремит на небе. Все он стал «переваривать» собственной головой, привык к самостоятельности, к умению отрешиться от ложных взглядов. Развиваясь, он впоследствии отбрасывал многие убеждения, воспитанные в нем стариком профессором.
Так Помяловский, рисуя среду Молотова, показывает, что человек, несмотря на дикость и невежество этой среды, обладает способностью к развитию в салу трудовой ее основы.
Вопросы миросозерцания уже очень рано занимают Молотова. «Молотов, — читаем мы о его юношеском периоде, — любил говорить о широких началах, общемировых идеях и замогильных вопросах: жизнь, природа, человечество — на этих предметах постоянно вертелись его мысли».
Молотов оптимист: ему «прекрасными людьми представлялись товарищи по университету — бодрые, смелые, честные, за общее дело готовые на все жертвы, оригиналы».
Противоположность Молотова Рудину сказывается еще в том, что и в помещичьем имении Молотов, живет не в качестве разъездной «гениальной натуры», а как «мыслящий пролетарий», как нуждающийся в заработке домашний секретарь и учитель.
В качестве такового Молотов и попадает в типичную тургеневскую усадьбу с золотисто-темными липовыми аллеями.
Не случайно Помяловский вместо пейзажа начинает свою повесть с биографии героя. Нужно помнить, какую роль пейзажу придает Тургенев. У Тургенева пейзаж служит как бы живописной иллюстрацией к тем сентенциям из Новалиса, Гофмана, писем Беттины и др., которые так часты в устах Рудина.
Помяловский беспощадно разрушает барское эстетическое отношение к природе. Точный, свободный от всяких романтических эпитетов, пейзаж Помяловского преследует всегда чисто материалистическую задачу— показ единства человека и природы. Тургенев пассивно относится к таинственным шепотам, окружающим загадочные явления природы. Помяловский всегда вмешивается в ход повествования, чтобы рассеять всякое мистическое представление о природе.
В «Мещанском счастье» характерна сцена, изображающая разговор баб о некрещеных детях, закопанных на лужайке.
Молотов расспрашивает проходящих баб — чьи могилы на небольшой лужайке, и одна из баб, подняв глаза к небу, фантазирует: «Известно, некрещеное дитя да померло — это все одно, что дерево… Где ни закопай, все равно… В нем и духу нет… Это уже такой человек… без духу он родится… пар в нем… этаконького и не окрестишь, так и помрет… Бог не попустит. Нет…».
Автор сопровождает следующими словами рассуждение бабы, которую называет бабой-поэтом, бабой-мистиком, весьма склонной к созданию мифов в природе: «И очень может быть, что этот миф переползет и в другие семьи, к соседям и знакомым, и через тридцать-сорок лет явится новое местное поверье, и догадайтесь потом, откуда оно пошло. Не одна старина запасает предрассудки, они еще и ныне создаются, и удивительно то чувство, с которым простолюдин относится к природе: оно непосредственно и создает миф мгновенно»…
Во всех пейзажах Помяловского единство человека и природы выступает на первый план.
У Тургенева пейзаж всегда несколько изнеженный, лениво-дремотный. Вот у раскрытого окна Рудин созерцает летнюю ночь: «Душистая мгла лежала мягкой пеленой над садом; дремотной свежестью дышали близкие деревья. Звезды тихо теплились. Летняя ночь и нежилась, и нежила. Рудин поглядел в темный садик и обернулся».
