- Фронт! - кричит Петр, заглядывая в мою кабину.
- Не торопись делать вывод! Деревня, возможно, наша. Подожжена артиллерией. Не отбомбись по своим!
Еще минута - и мы почти над пожаром. Разбушевавшееся пламя буквально пожирает деревенские строения. Горящая крыша огромного сарая проваливается на наших глазах. Вместе с огненными языками в небо вздымаются снопы ярких искр.
Ввожу машину в вираж. Перегнувшись через борт, Петр тщательно всматривается в освещенный кусочек земного пространства. Я смотрю на приборы. Неудержимо хочется отвернуться от фосфорных кружочков и приглядеться к земле: есть ли там люди, видны ли выстрелы? Но именно сейчас я не должен этого делать. Внезапно, боковым зрением, вижу второй пожар. Он проецируется на правом верхнем стекле кабины. Машинальным движением штурвала выравниваю самолет, чтобы пожары справа и слева просматривались на одном уровне. И тут же в равномерный рокот мотора вплетается разноголосый свист, а высота начинает катастрофически уменьшаться. Энергично устанавливаю машину в первоначальное положение. Снижение сразу же прекращается, и стрелка высотомера замирает на пятидесяти метрах. Но пожар почему-то опять находится выше меня. Неужели отказали приборы и мы летим в перевернутом положении? Тогда почему мы не падаем?..
У двух объятых пламенем зданий одновременно обрушиваются крыши. Слева внизу и справа вверху вздымаются два снопа ярких искр. Однообразие поразительное. Выходит, над головой у меня не пожар, а зеркальное отображение горящего внизу здания?..
- Не снижайся! - кричит Голенков. - Я уже все осмотрел. Людей не видно. Кругом лишь воронки от взрывов.
Значит, фронт расположен южнее. Осторожно разворачиваю самолет. От нервного напряжения на лбу выступает испарина. Принять отражение за пожар! Допустить потерю пространственной ориентировки! Такого со мной еще не случалось. Мы просто случайно остались живыми...
Голенков опять поднял руку и указал на мелькающие впереди огоньки. Это трассирующие пули. Они красноватым пунктиром проносятся над землей и исчезают, будто сгорают. Теперь мы уж точно подлетаем к линии фронта. Пули летят примерно на северо-запад. Значит, огонь ведут вражеские пулеметы и автоматы. А там, где они вспыхивают, находятся позиции врага.
Склонившись над бортовым прицелом, Петр выводит самолет в точку сброса. Главное, не отбомбиться по своим, не перепутать чужие и наши окопы. Сейчас не так важно, сколько фашистов мы уничтожим. Конечно, чем больше, тем лучше. Главное то, что нас видит пехота. Самолет над противником. Бортовые огни включены. Через секунду взрывы придавят солдат к земле - и все на глазах у красноармейцев. В такое ненастье, в момент отступления летчики прилетели на помощь...
Петр давит на кнопку - и две бомбы срываются с крыльев. Проходят мгновения - и пламя их взрывов освещает низкую облачность за хвостом самолета. Снова маневр. Опять довороты. И еще две бомбы устремляются вниз. Начинаем третий заход. Кажется, враги опомнились. С земли нам навстречу летят красноватые шарики. Выключаю бортовые огни. Петр бросает последние бомбы. Но есть еще пулеметы...
Голенков и Кистяев начинают стрельбу одновременно. От длинных очередей машина немножечко вздрагивает. Теперь наши пули несутся навстречу противнику и затухают в районе фашистских позиций. Пехотинцы наверняка наблюдают за этой дуэлью. Ведь мы летаем над их головами. Вряд ли они останутся равнодушными и не поддержат нас своим огоньком...
Раздается последний выстрел. В обеих лентах патроны кончились. Пора возвращаться. Энергично вывожу самолет на обратный курс и миганием огней посылаю привет солдатам. Теперь впереди у нас самое сложное: найти в снегопаде аэродром и благополучно на нем приземлиться...
* * *
Световое пятно прожектора возникает далеко в стороне, совсем не там, где мы ожидали его увидеть.
- Ошибся я здорово, - с огорчением говорит Голенков. - Видишь, куда уклонились?
- Отлично, Петро! - возражаю я весело, чтоб хоть немного его подбодрить. - Ты справился просто классически. Сейчас мы усядемся - и будет порядок.
Два прожектора, включаясь поочередно, непрерывно освещают аэродром. За время войны я впервые вижу их свет на своем летном поле. Обычно для маскировки мы производим посадку вдоль линии керосиновых фонарей. Начинаю снижение, ориентируясь только по курсу и световому пятну. На высоте около пятидесяти метров замечаю темные вершины деревьев. Чуть впереди виднеется кромка леса. За ней должно быть летное поле. Газ убран полностью. Плавно выравниваю машину. Она продолжает лететь с небольшим снижением. Проходят томительные секунды, и, плавно коснувшись земли, самолет быстро катится по посадочной полосе.
- Уф-ф-ф! Кажется, мы и приехали, - отдувается Голенков, снимая очки и защитную маску, сшитую из мягких кротовых шкурок. - Получилось как в сказке. Пером, пожалуй, такое и не опишешь.
Владимиров встречает нас на стоянке. Он уже получил приказание готовить машину к повторному вылету. А мы направляемся в стартовый домик доложить результаты вылета и немного погреться около дышащей жаром железной печурки.
Самолеты садятся один за другим. Скоро в домике становится людно. Прибывающие сразу включаются в разговор, делятся впечатлениями, уточняют данные о погоде. Минут через тридцать, получив сигнал о готовности, мы опять направляемся к самолету...
Сегодня трудно даже представить, как в ту ночь, в то ненастье мы сделали по шесть вылетов на экипаж, сбросили на противника двести тридцать две бомбы и расстреляли восемьдесят четыре тысячи патронов. Гончаренко, Блинов и Колесник подавили огонь трех артиллерийских батарей. Экипажи Блинова и Зорина обнаружили автоколонну с включенными фарами и подожгли несколько машин. Немало фашистов полегло от взрывов бомб и наших пуль. Но главный сюрприз преподнесла нам пехота. Не успели мы сесть за завтрак, как в столовую вошел капитан Ковель и объявил:
- Сегодня ночью на нашем участке фронта войска 54-й армии отразили все атаки противника и контрударом отбросили его на два километра! За отличное взаимодействие с наземными войсками и высокую эффективность ударов командарм Федюнинский передает всем нам горячее солдатское спасибо, а летчикам и штурманам объявляет благодарность.
Тогда от радости моментально исчезла усталость. Захотелось петь и дурачиться. Впервые нас еле разогнали на отдых.
"15 ноября. На фронте установилось затишье, зато у нас активность повысилась. Погода установилась хорошая, и каждый экипаж в течение ночи успевает сделать не менее пяти вылетов. Техники так наловчились готовить машины между полетами, что и для перекура времена не хватает.
