Спустили барказ, химик мой с рожей серьезной прибор принес, к нему вся трихомудия прилажена, в виде инструкций, формуляров, и т. д. и т. п.
Па-а-а-ехали.
Барказ до парохода дошел благополучно, постоял там минут несколько. Крики оттуда вдруг пошли. В основном матерные — пароход-то тот на ветру стоит, хорошо слышно.
Ладно.
Возвращается барказ — химик на трап подымается — в полной прострации… Вот, мол, хотел как лучше, и не удержал… уронил. Утопил…
Ну, я его конечно, растоптал тут же, принародно. Слова всякие наговорил. И объяснительную писать отправил.
Потом — от брата и его химиков — тоже объяснительные взяли, акт составили, и — списали бедолагу КРБГ напрочь.
Пришли потом в базу, отдохнули, я химика — в отдел отправляю, акты на списание у главного химика утвердить.
Является к вечеру — довольный.
Докладывает. Прибыл, по результатам боевой службы — доложил, сувенир — маску лично из пальмы вырезанную — вручил. Начали акты подписывать. Дошло до КРБГ — и тут начальник отдела — на дыбы. Да знаешь ли, сколько он стоит, да как новая «Волга» да то, да се.
Толку-то. Утоп, блин, на глубине 105 метров — вместе с принадлежностями и формулярами. Вот акт. Вот объяснительные.
А начальник — мол да не может быть, да не подпишу… — и, тут химик мой паузу сделал — тут, за столом у него, у начальника — старлей сидел. Вроде — лицо знакомое. Вот этот старлей — и говорит вдруг:
— Товарищ капитан первого ранга. Все при мне было. Я сам видел, как прибор в воду упал… И вообще. Старпом этот — мой брат. Помогите?
Начальник на одного посмотрел — на другого — и - подписал.
………
Но что больше всего с годами меня интересует — куда ж этот самый источник делся.
И не найду ли я его когда нибудь — по закону подлости и всей прочей диалектики — в своем кресле. Ведь говорят эта зараза с громадным периодом полураспада…
А то что-то не то последние годы…
То есть — еще пока ничего — но…
Лисс…
Мой Лисс…
Встречавший меня вечнозелеными лианами и желтыми обрывами, теплом нагретого камня парапетов своих набережных и лабиринтом улочек и переулков цветных горок, тенистыми аллеями над йодистым запахом бухт…
В который раз пытаюсь я вырвать с корнем из памяти долгие годы восхищения твоей ослепительно белой красотой, твоими незабываемыми закатами, бесконечными лестницами, ведущими кажется прямо в твое бледно-голубое небо и твоими брусчатыми гранитными мостовыми, по которым так трудно было идти строевым шагом. и по которым так легко бродилось с юной красавицей, в глазах которой горели кусочки твоего солнца, мой Лисс, и щеки которой были покрыты нежным пушком — как у твоих молодых персиков, мой Лисс…
Есть люди, которых предают…
И есть люди, которые предают…
И есть города, которые предают…
Твои сыновья предали тебя, мой Лисс…
…Их, рожденных в этом городе, встречали плакатами:
«Родину в аренду не берут!»
А они взяли… Как и чем объяснить предательство…
Как и чем его объяснить?
Те, кто когда — то произнес «Если я нарушу эту торжественную присягу, пусть меня постигнет гнев и презрение…»
И нарушили ее. И остались с тобой. Как ты их терпишь, мой Лисс…
Как ты терпел тупое, мерное движение по твоим улицам колонн захватчиков — сначала под «Юнион Джеком», потом под свастикой, а……
Так терпел только Иисус — страдая за всех нас, — а за что страдаешь ты, мой Лисс…
Может быть тоже за все наши грехи, грехи твоих сыновей и дочерей, если верить старой легенде…
Прости нас, своих неразумных детей. Мой Лисс…
Ты живи.
Ты воспитывай новых капитанов Греев — с летящей душой, влюбленных в море, с капелькой твоего щедрого солнца в крови…
………
…на окне — косые капли дождя. Сумерек. Но еще не скоро зажигать лампу…
В расплаве дождя — фонари, фонари большого и сырого города…
А перед глазами другой, пропитанный запахом моря и солнца, с белыми колоннами, и извивами виноградных лоз, лежащий у моря на теплой ладони, город бескозырок и фуражек, камней и платанов…
Мой Лисс…
Прощай…
В разгар борьбы с пьянством на флот прислали борца с употреблением алкоголя среди офицеров и мичманов. Целого полковника — психолога от медицины…
Взялся за дело он весьма рьяно. Несмотря на лето Севстопольское с его солнцем, пляжами и морем — все предложения по этому поводу отверг с негодованием, затребовал из комендатуры данные о задержанных в нетрезвом состоянии офицерах и мичманах, и стал вызывать их.
Разговор происходил всегда по одной схеме:
— Вас задержали в нетрезвом состоянии?
— Так точно!
— Вы много пьете?
— КАК ВСЕ!
— Как это как все? На Новый год пьете?
— Да!!
— А на день рождения?
— Да!!..
— А на 23 февраля?
— Да!
— На восьмое марта?
— Да…
— На первое мая?
— Да..
— На девятое?
— …
— На день ВМФ?
— …
— День рождения жены?
— …
— Детей?
— ……
……………
…………
И так далее, и так далее…
И в заключение:
— Значит, КАК ВСЕ? Вы пьете круглый год! Вы — законченный алкоголик!
………
Выявлял он алкоголические массы флота всю неделю, а тут и командировка к концу подходит… С водичкой в Севастополе всегда неважно было, уговорили его в общем на баньку.
Но! Борьба с алкоголизмом — и главный борец!
Так что ни-ни!
Однако на всякий случай запаслись…
И вот, когда московский борец очередной раз с видимым отвращением принял, после парилки, стакан минералки, самый решительный из флотских осмелился:
— Юрий Васильевич, а Вы сами-то как к выпивке относитесь?
Тот помолчал, минералки глотнул……
— Как, как, КАК ВСЕ!…
Ну вот, мы вспомнили всех, и перебрали все, что вспомнилось.
И оба смотрим на пустую сейчас Городскую бухту. И нам обоим кажется, что в ее пустоте не хватает…
…Глухое, басовитое гудение нагнетающей вентиляции котельных отделений.
— Товарищ командир, до бочки сорок!
— Отдать левый! На клюз семьдесят! Правая вперед самый малый, левая назад малый!
— Барказ пошел к бочке!
— Есть! Обе стоп!
И легкий вестовый бриз плавно понес корму твоего крейсера к кормовой бочке…
