и фотоаппараты, музыкальные шкатулки и часы, точно так же, как сверла с пробойниками и любых видов, размеров винты с гайками, были частью его самого, тем строительным материалом, из которого он год за годом и со всем возможным тщанием возводил, строил свою раковину. Единственное место в мире, где ему ничего не жало и нигде не давило, то пространство, всякий сантиметр которого он подогнал под свое тело и под свое нутро, оттого и мог в нем жить.
Через несколько дней мы с Колей опять пошли его проведать. Встретились на Пушкинской и по бульвару мимо скамейки, на которой он играл в шахматы, спустились к Мерзляковскому. Последние известия были неутешительны, вдобавок я должен был ехать в командировку, так что понимал, что скорее всего увижу его в последний раз. Впрочем, мы застали Сашу довольно бодрым. Незадолго перед нами его навещал Паша Шароев, замечательный врач и добрый друг, при нем он веселел, начинал верить, что пойдет на поправку.
Горелик лежал на диване в гостиной, поприветствовав нас, он почти сразу задремал, дышал тихо, спокойно, без хрипа. Потом снова открыл глаза и захотел перебраться в коляску. Уже устроившись на новом месте, печально сказал, что который день не хочет спиртного. Потом пожаловался на жажду и вдруг, словно проверяя себя, спросил пива, хоть немного хорошего пива, потому что совсем пересохло в горле. Я поднялся, чтобы идти в магазин, но пиво было и в холодильнике. Мы налили ему рюмку, однако соломинки – из-за больной шеи он не мог запрокинуть голову – так и не нашли. Я думал ему помочь, но Горелик отказался, сам взял рюмку и крохотными глотками, то и дело прерываясь, стал пить. Было видно, что он рад, что и с этой частью жизни ему удалось попрощаться как положено.
Переписка Ивана Грозного (1530–1584) с Андреем Курбским (1528–1583)
Первая публикация в антологии «Литературная матрица. Внеклассное чтение» – СПб.: Лимбус-пресс, 2014.
С Гореликом мы подружились тогда, когда я числился по ведомству профессиональных историков и занимался второй половиной XVI – началом XVII века, значит, царствованием Ивана Грозного, и прямым выводом из его правления – Смутным временем нашей истории.
А то, что следующие, связанные с российской и советской историей работы – «Переписка царя Ивана Грозного с князем Андреем Курбским» и «Бал у сатаны» – между собой перекликаются, кажется мне несомненным.
В моем предыдущем сборнике «Искушение революцией» Грозному были посвящены два важных для вашего покорного слуги эссе – «Переписка…» их естественное продолжение, и работа над ней была мне в радость.
Спустя четыре века после Грозного, то есть в 1937 году, другой правитель России, коммунист и большевик-ленинец Иосиф Сталин счел себя и свою политику во всех изводах и сочленениях калькой политики Ивана IV и дал команду не просто реабилитировать непопулярного среди отечественных историков царя, но вознести его на самый Олимп.
Трудились всем миром. Тысячи газетных статей, кино – знаменитый Эйзенштейновский фильм «Иван Грозный», монографии, исторические романы и театральные постановки. В общем, кампания велась с обычным для тех лет размахом. А её корни и её время и есть главные герои следующего эссе – «Бала у сатаны».
К этим двум работам примыкают третья и четвертая, тоже связанные с историей России: письмо замечательному историку русской культуры Александру Эткинду о странах с сырьевой и несырьевой экономикой и эссе о революции Октября 1917 года и конце истории. Как представляется автору, тоска по этому самому концу, жажда его – естественная производная всего нашего понимания мира.
Переписка царя Ивана Грозного с князем Андреем Курбским из тех памятников древнерусской литературы, которые безусловно стоит прочесть. Прочесть сам этот памятник, а не одну из работ о нем. Тому немало причин. Средневековая литература вся выстроена жесткими нормами, правилами и канонами, а тут – редкая образность, нескончаемые метафоры. У Грозного: «неумными словами, словно в небо швыряя камни»; «твой совет смердящий гнуснея кала»; или как «одна ласточка не делает весны, одна проведенная черта не сделает землемером, а корабль один – море».
У Курбского: «широковещательное и многошумное послание твое получил»; «из многих священных книг нахватано»; «сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями»; «тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине словно вздорных баб россказни».
Острейший драматизм (в том числе и внутренний): «И если бы я не общался с тобою (о, если бы я не общался)» (Грозный), диалогичность её лишь подчеркивает традиция посольского делопроизводства ставить перед пространным ответом вопрос или мнение противной стороны, в итоге – текст, мало с чем сравнимый по живости. Среди прочего она коренится в высшей степени причудливой смеси изощренной устной речи с письменной речью документов московских приказов того времени. Отметим и редкую эмоциональность посланий, причем слог каждого письма (от велеречивого витийства до издевательства, глумления, скоморошничанья, чуть ли не площадной брани) и настроение гуляет – иногда даже в одной строке.
Добавим, что все это не просто обмен посланиями двух частных лиц, а письма, без которых невозможно понять очень многое в истории России. Русско– литовские и русско-польские отношения, опричнину Ивана Грозного, смысл учреждения которой до сих пор кажется историкам настолько темным, что они зовут её «странной»; немыслимые казни и опалы самых влиятельных бояр, верхушки приказной бюрократии, многих церковных иерархов.
Будто слепок уже с нашей Гражданской войны, карательные рейды царя Ивана по территории собственной страны, апофеозом которых стал разгром второго по величине города России – Новгорода – и в последний момент остановленное разграбление Пскова. Посажение Грозным на земской престол потомка хана Золотой Орды, служилого казанского царевича Симеона Бекбулатовича, и издевательски холопские письма-прошения к нему самого Ивана, подписанные «Иванец Московский». Словом, те события, которые выстроили всю вторую половину русского XVI века и стали прологом Великой Смуты начала века XVII. От этой переписки зависела и судьба будущих отношений России с Речью Посполитой (об этом еще пойдет речь), которые могли тогда сложиться до такой степени по-другому, что в наших нынешних учебниках по истории в прежнем виде не осталось бы ни одной главы.
Если вы будете читать эту переписку, то лучшее её издание, на мой во всяком случае вкус, в серии «Литературные памятники» с великолепными сопроводительными статьями Д.С. Лихачева и Я.С. Лурье и в эталонном переводе со старославянского Я.С. Лурье и О.В. Творогова. Обязательно обратите внимание на комментарии. Письма переполнены намеками и умолчаниями – все это восполняют комментаторы.
Чтобы не быть голословным, пример. Курбский пишет в своем первом послании: «Знаю я из Священного писания, что дьяволом послан на род христианский губитель, в прелюбодеянии зачатый богоборец антихрист и ныне
