Однако соответствующий проект директивы, внесенный МИД ГДР на рассмотрение политбюро ЦК СЕПГ в январе 1988 года, был отклонен Хонеккером по предложению первого секретаря берлинского окружкома и члена политбюро ЦК СЕПГ Гюнтера Шабовского с мотивировкой, что если Западу что-то нужно в Берлине, то пусть он разговаривает с ГДР. Конечно, решающую роль при этом сыграли воспоминания об оскорбительном для ГДР тоне речи Рейгана. С другой стороны, руководство ГДР к этому времени явно переоценивало международный вес республики, а также ее внутриполитическую устойчивость. Хонеккер все чаще вел себя как главный авторитет социалистического сообщества по германским делам, как правило, игнорируя мнение Москвы[47]. Наверное, Горбачев или Шеварднадзе могли бы повлиять в положительную сторону на Хонеккера, каприз которого лишил советскую (и восточногерманскую) дипломатию полезного инструмента для отслеживания эволюции в подходах Запада к центральноевропейским проблемам и возможного незамедлительного оказания влияния на его действия. Но руководители перестройки так и не сумели понять значения Западного Берлина для активной политики в Европе[48].
Из-за табу, наложенного Хонеккером, западное предложение зависло. Послы США, Великобритании и Франции в Москве время от времени напоминали о ней, но МИД СССР мог лишь ссылаться на то, что «вопрос продолжает изучаться». Позиция ГДР изменилась в лучшую сторону только после отставки Хонеккера 18 октября 1989 года. Это позволило, наконец, дать положительный ответ трем державам. Но к этому времени обстановка в корне изменилась – ГДР вступила в полосу глубочайшего кризиса, завершившегося в конечном счете исчезновением республики.
После начала советской перестройки основным вопросом внутрипартийных, а также околопартийных дискуссий в ГДР стало – следовать примеру СССР или нет? Наиболее дальновидные представители политического класса ГДР отвечали на этот вопрос с оговорками, но в принципе положительно: недовольство широких слоев населения республики существующим положением было очевидным. Насколько мы могли судить, сторонники перестройки в ГДР не собирались слепо копировать действия советских инициаторов, которые слишком часто приводили к провалам, чреватым опасностью для дальнейшего существования даже Советского Союза. Поскольку существование ГДР было во много раз менее прочным, чем у СССР, ей требовалась особая осторожность при проведении социальных и внутриполитических экспериментов. Однако большинству ответственных политических деятелей ГДР было ясно, что оставлять все, как есть, было еще опаснее, поскольку дело явственно шло к катастрофе.
«Внутренняя оппозиция», как иногда называли людей в руководстве СЕПГ, которые призывали учитывать опыт СССР, оказалась не в состоянии преодолеть инерцию политического мышления верхнего партийного эшелона, прежде всего Эриха Хонеккера, который упорно повторял, что республика уже провела свою перестройку после ухода Вальтера Ульбрихта с поста генерального секретаря СЕПГ и не нуждается ни в каких новых реформах. Главный идеолог СЕПГ, член политбюро Курт Хагер заявил в 1987 году в интервью для западногерманского журнала «Штерн»: «Вы ведь не будете переклеивать у себя обои только потому, что ваш сосед делает то же самое». Говорили, что данную фразу собственноручно вписал в текст интервью сам Хонеккер.
Бессилие «внутренней оппозиции» объяснялось не только ее неорганизованностью, но и нежеланием Горбачева недвусмысленно сформулировать свое отношение к линии каждой из соперничавших в руководстве ГДР группировок. Он неоднократно и публично, и в закрытом порядке заявлял, что правящие в социалистических странах партии должны самостоятельно решать возникающие у них проблемы и нести ответственность за принимаемые решения. Это была единственно верная позиция в смысле отказа от силового вмешательства во внутренние дела других по типу ввода войск ОВД в Чехословакию в 1968 году. Однако явным перебором было отказываться от того, чтобы отчетливо дать понять, какое у нас складывается мнение относительно платформы той или иной группы политиков в союзных странах[49]. В результате у наших союзников возникало стойкое ощущение, что Москве все равно, что будет происходить в социалистическом содружестве – «пусть каждый умирает в одиночку». Такая ситуация парализовала волю к действию даже у наиболее энергичных представителей «внутренней оппозиции», поскольку она состояла из людей, однозначно связавших свою судьбу с СССР как главной силой преобразования общественных отношений и больше всего опасавшихся навредить старшему союзнику несанкционированными им шагами.
Кроме того, «внутренняя оппозиция» никак не могла представить себе, что Советский Союз может просто так оставить ГДР на произвол судьбы: помимо первостепенного военно-стратегического значения опорного пункта в центре Европы, маленькая ГДР выполняла роль важнейшего экономического партнера СССР; на нее приходилось 10-15% советских внешнеэкономических обменов, причем из ГДР Москва зачастую получала замену той продукции высоких технологий, которую отказывался поставлять нам Запад. Когда же эти люди почувствовали, что дальше медлить нельзя, было слишком поздно. Увольнение в отставку Хонеккера 18 октября 1989 года не смогло переломить негативного характера развития. Четкой программы реформ не было к этому моменту подготовлено, а времени на ее разработку уже не оставалось.
Ситуация дополнительно обострялась экономическими трудностями, с которыми в 80-х годах столкнулась ГДР. Программа, с которой пришел к власти Эрих Хонеккер, предусматривала повышенное внимание к обеспечению социальных нужд населения (в свете уроков 17 июня 1953 года). И, действительно, ГДР времен Хонеккера представляла собой почти идеальный образец социальной организации государства. Отличная система дошкольного воспитания детей, которая позволяла почти всем женщинам участвовать в трудовой деятельности; высококачественное школьное и высшее образование с гарантированным предоставлением рабочего места по окончании учебы; полное отсутствие безработицы; высокие темпы жилищного строительства; получение квартир молодыми семьями практически без стояния в очередях; приличные пенсии по старости. Остальные соц-страны могли только позавидовать таким достижениям. В то же время на практике оказалось, что подобные расходы на социальные нужды превышают реальные возможности экономики ГДР. В начале 1989 года в посольстве подсчитали, что за истекший год у республики сложился платежный дисбаланс как минимум в 4 миллиарда марок ГДР.
