Руководство ГДР осознавало опасности, крывшиеся в перенапряжении экономики республики. Однако оно не решалось отказаться от реализации беспримерной для всего социалистического содружества программы социального развития страны: в принципе эта программа должна была позволить более слабой Восточной Германии устоять в соревновании с ФРГ в условиях все большей экономической открытости социалистического содружества. Берлин попытался решить проблему с помощью «старшего брата». В мае 1987 года Хонеккер обратился к Горбачеву с просьбой об экономической поддержке ГДР. Он ходатайствовал о следующем: «Нельзя ли за счет экономии нефти в Советском Союзе увеличить ее поставки в ГДР на 2 млн тонн в год и довести тем самым до того уровня, который у нас был согласован, прежде чем вы сократили свои поставки. Мы построили большие мощности специально под вашу нефть. К тому же на нашей территории находятся ваши войска, которые мы снабжаем нефтепродуктами»[50]. Действительно, близ Шведта на границе ГДР и Польши был построен огромный нефтеперегонный завод, смысл существования которого заключался в том, чтобы продукты переработки нефти, поступавшей из СССР по более низким ценам СЭВ (корректировка внутренних цен с ориентацией на мировые всегда запаздывала), поставлялись в ФРГ по ценам мирового рынка, а разница поступала в основном в бюджет ГДР.
Эта простая схема значительно облегчила бы положение в восточногерманской экономике, но Горбачев отказался выполнить просьбу Хонеккера. Правда, его ответ не был прямо отрицательным (он сказал: «Нам понятны ваши заботы. Если будет какая-то возможность увеличить вам поставки нефти, то мы это непременно сделаем»), но предпринято ничего не было. Более того, советское руководство стало подталкивать ГДР к сближению с ФРГ, у которой были деньги, возможности и, главное, желание привязать восточных немцев к себе. Выступая на заседании политбюро ЦК КПСС 11 июня, Горбачев сообщил: «Хонеккеру я сказал: находите общий язык с ФРГ. Она в этом нуждается»[51]. Объясняя нам причины отказа поддержать ГДР, В.И. Кочемасов ссылался на то, что «если давать нефть немцам, то надо давать ее и всем остальным соцстранам», – просили ведь все без исключения. Подобная «уравниловка», однако, была грубейшим стратегическим просчетом. Непрерывно воевавший прусский король Фридрих II (немецкая историография величает его обычно Великим) говорил своим генералам: «У того, кто хочет защитить все, не останется ничего, что можно было бы защищать». Впрочем, чем дальше, тем больше складывалось впечатление, что перестроечный СССР вообще никого не собирается защищать. ГДР была стержнем советской оборонительной системы на западном направлении, и запрошенная Хонеккером плата за предотвращение экономического коллапса главного союзника в Европе представлялась отнюдь не чрезмерной. В связи с тем, что СССР не согласился помочь в заполнении прорех бюджета республики, ей пришлось обращаться за займами к ФРГ, хотя нетрудно было догадаться, что Бонн преследует какие угодно цели, только не укрепление ГДР.
В отличие от пассивного поведения «внутренней оппозиции» в ГДР чрезвычайно активно действовала внесистемная оппозиция, которая стремилась к изменению государственной системы республики, а то и просто к ее ликвидации. Напористости этой части оппозиции отнюдь не мешало то, что она не отличалась массовостью, была разобщенной и лишенной единой долговременной цели. Ее разношерстный характер определялся тем, что в нее входили и представители пользовавшейся особым влиянием в Восточной Германии евангелической церкви, и мечтавшие о «чистом социализме» деятели культуры, и выступавшие против непроницаемой перегородки между ГДР и ФРГ интеллигенты, и люди, которым просто надоела назойливая и часто безграмотная «опека» со стороны аппарата СЕПТ и Штази, и прямая агентура западных спецслужб. Объединяло же все эти центробежные силы, подкармливавшиеся по различным каналам из Западной Германии, практически лишь одно – стремление как можно скорее разрушить сложившуюся в ГДР систему управления, что означало прежде всего оттеснение от власти СЕПТ параллельно с упразднением министерства госбезопасности.
Однако участники протестного движения избегали требования отказаться от ГДР как таковой. Их лозунгом было усовершенствование государственной системы республики. Восточногерманский диссидент Штефан Волле вспоминал позже: «В 80-е годы оппозиционные группировки никогда не выдвигали требования о ликвидации ГДР. До поздней осени 1989 года они рассматривали национальный вопрос в чисто исторической перспективе. По их мнению, было бы безответственным ставить под вопрос глобальную стабильность, опирающуюся на дуализм сверхдержав. Господствующее настроение во внутренних дискуссиях сводилось тогда к следующему: сначала нужно добиться свободы и демократии в ГДР, а затем уж можно будет в один прекрасный день обсудить отношения с Федеративной Республикой»[52].
Сближение обоих германских государств, происходившее во второй половине 80-х годов, облегчило для внесистемной оппозиции проведение пропагандистских акций, направленных на расшатывание основ ГДР. Главной сенсацией визита Хонеккера в ФРГ, состоявшегося в сентябре 1987 года и подробнейшим образом отраженного в передачах телевидения обеих стран, было то, что он прошел в обстановке «всенародного ликования» – лидера ГДР повсюду в Западной Германии встречали как лучшего друга. В результате сложилось впечатление полной нормализации отношений между германскими государствами[53]. После этой поездки Хонеккер поверил, что его положение как внутри ГДР, так и в отношениях с СССР стало незыблемым. В то же время как раз со ссылкой на боннский вояж Хонеккера внесистемная оппозиция ГДР, чья деятельность отныне не встречала прежних препятствий, всячески разжигала ожидания населения в отношении грядущей демократизации республики, а также либерализации условий посещения родственников в другом германском государстве. Действительно, после объятий федерального канцлера и генерального секретаря ЦК СЕПГ население ГДР никак не могло взять в толк, почему ограничения для поездок в Западную Германию остаются все такими же суровыми. В итоге хонеккеровское посещение ФРГ послужило дополнительным толчком к дестабилизации внутриполитической обстановки в ГДР.
На протяжении всего 1988 года восточные немцы терпеливо ждали, когда же условия контактов с ФРГ для «человека с улицы» станут соответствовать сердечности германо-германских контактов на высшем уровне. Однако уже с первых дней 1989 года стало ясно, что запас терпения у людей кончается. Накануне традиционной демонстрации в память Карла Либкнехта и Розы Люксембург (исполнилось 70 лет со дня их убийства) кружок диссидентов, пользовавшийся прикрытием церкви Св. Марка в Лейпциге, напечатал 10 000 листовок с призывом провести акцию протеста в воскресенье 15 января. За четыре дня до назначенной даты началась расклейка листовок и распределение их по почтовым ящикам жителей города. Почти сразу же полицией были произведены первые задержания; всего приводу подверглись 11 человек – практически все организаторы. О произошедшем были по каналам протестантской церкви немедленно извещены околоцерковные круги по всей стране. В Берлине, Эрфурте, Цвикау и Бауцене стали раздаваться протесты против действий полиции. Подключились диссиденты из Польши и Чехословакии. Тему подхватили западногерманские СМИ. 15 января «Вельт» вышла с аршинным заголовком: «Полиция ГДР производит аресты правозащитников». В этот день в Лейпциге у Старой Ратуши собрался митинг протеста. По явно завышенным оценкам организаторов, в нем приняли участие около 800 человек; 53 человека были задержаны. Одновременно в Вене заканчивалась сессия Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, которая подтвердила обязательства всех членов организации по соблюдению прав человека и гражданских прав. Выступившие на церемонии закрытия сессии госсекретарь США Джордж Шульц и министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер осудили принятые полицией ГДР меры по охране порядка. 24 января все участники акции в Лейпциге были освобождены[54].
