Душа нового Тобольского епископа Евсевия (Гроздова) [14 — Епископ Тобольский и Сибирский (1910–1912).], который и близко не бывал у Монарших покоев, полыхала «разоблачительным огнем». Владыка распорядился предоставлять ему ежемесячные отчеты о «жизни и действиях» Григория Распутина. Такие рапорты покровские священники своему церковному повелителю регулярно и посылали.
В основном сообщали о том, куда и с кем поехал Распутин, кто к нему приезжал в гости, как себя вели гости и хозяин. Чтобы не утомлять читателя подробным изложением священнического рвения, отметим лишь, что никаких компрометирующих данных на Распутина не только о «еретической прелести», но и об иных «порочных наклонностях» добыто не было. В этих донесениях нельзя не заметить «личной обиды», которую испытывал тот же Федор Чемагин оттого, что распутинские гости при приезде в Покровское, ему, священнику, визита не наносили.
Тобольскому церковному начальству надо было принимать какое-то решение. Новый епископ Тобольский и Сибирский Алексий (Молчанов) [15 — Епископ Тобольский и Сибирский (1912–1913). Ранее он был ректором Казанской духовной академии.], совершая объезд епархии, специально отправился в Покровское, где лично и встретился с Распутиным. Он провел с популярным крестьянином многочасовые беседы о вере, о его жизни и убедился, что циркулировавшие слухи и обвинения ни на чем не основаны.
По решению епископа, Консистория заключила, что «дело о принадлежности крестьянина Григория-Нового к секте хлыстов возбуждено в свое время без достаточных к тому оснований». Владыка подытоживал, что он считает подозреваемого «человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подавать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается». Исходя из этого, Консистория вынесла определение: «Дело о крестьянине слободы Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным».
Это определение в тот же день было утверждено преосвященным Алексием. Под документом стоит: 29 ноября 1912 года. Запомним эту дату. В тот период, когда дело о хлыстовстве и «аморальном поведении» Распутина в Тобольске было окончательно прекращено, в столице бушевал уже «разоблачительный смерч». Здесь к знакомым уже обвинениям в сектантстве и разврате прибавили и новые: пьянство и воровство.
Тенденциозно подобранные фрагменты из досье Тобольской консистории стали фигурировать в качестве «неоспоримых» аргументов и «бесспорных» доказательств. Самое же главное, что собиралось придирчивыми расследователями несколько лет и что никак не подтверждало двусмысленные намеки и облыжные обвинения, — все это попросту игнорировалось. Предположения и догадки обретали характер факта. Никакой «модальности» не было теперь и в помине; там где ранее стояло «якобы», теперь доминировал категорический императив.
Еще задолго до поры «буйства компромата», при первых следственных действиях церковных властей по поводу хлыстовства, весть о том дошла до Царской Семьи. Будучи благочестивыми православными, Царь и Царица придали этим слухам большое значение. Как уже отмечалось, Александра Федоровна лично попросила своего духовника и тогда инспектора Петербургской духовной академии Феофана поехать в Сибирь и на месте узнать истину. Точная дата этого визита неизвестна, но есть основания считать, что он произошел летом 1908 года, когда Тобольская консистория затевала второй этап расследования.
Царский посланец ознакомился со всеми материалами (с Распутиным ему встречаться не надо было, он и до того его хорошо знал) и, вернувшись, сообщил высокопоставленным почитателям Григория, что «ничего порочного за ним не числится». Эта оценка лишний раз укрепила мнение Царицы о православности Их Друга, в чем Она и до того не сомневалась.
Все разоблачительные инвективы в той или иной степени, но непременно затрагивали вопрос об отношениях сибирского мужика с женским полом. С самых первых шагов зарождения и развития антираспутинской истерии эта тема почти непременно была если и не самой главной, то самой горячей уж наверняка. Как было видно из доносов покровских церковнослужителей, этот сюжет уже ими не был обойден. Еще в 1907 году двум сельским батюшкам показалось, что этот прихожанин слишком «вольно ведет себя с дамами» и даже «бывает ними в бане».
«Дамами» во всех донесениях назывались, конечно, не местные поселянки, а приезжие «из России». Таковые стали появляться в Покровском с конца 1905 года. С этого времени начинает формироваться тот кружок обожательниц, который будет сопровождать «отца Григория» до самой смерти.
Потом, когда уже кончится его земная жизнь и его Венценосный покровитель перестанет быть «владыкой полумира», эта «женская группа» вызовет пристальный интерес как у следователей ЧСК Временного правительства, так и у средств массовой информации. Далее, когда исчезнет и Временное правительство, и все его клевреты и начинания, тема не улетучится.
За дело примутся историки, романисты, драматурги и кинематографисты. Здесь уже вообще не будут ничего исследовать и расследовать, а чуть ли не всех почитательниц Распутина без колебаний будут зачислять в разряд его сожительниц. Этот «любовный список», в некоторых случаях насчитывающий многие сотни имен, будоражит воображение впечатлительных сочинителей и поныне.
Среди множества зафиксированных в этом «документе» фигур на первых местах указывают непременно трех: Ольгу Владимировну Лахтину (Лохтину), Хионию Михайловну Берладскую и Акилину Никитичну Лаптинскую (о некоторых прочих «активистках» речь пойдет отдельно). Их Распутин по-свойски называл Лелей, Хоней, Килиной. (По обычной деревенской привычке прозвища от него получали многие его знакомые.)
Эти три особы бывали в Покровском, жили там порой по несколько недель и входили в число тех дам, с которыми, как утверждалось, «Распутин ходил в баню». Оставим в стороне банную историю и остановимся на личностях этих, так сказать, «главных фигурантов по делу о разврате». Их, как следовало из доносов священников, неистовый Распутин прилюдно во время прогулок по селу «поглаживал», «обнимал» и «целовал». Правда, кроме этих стражей морали в рясах, никто другой такого не наблюдал. Их же в 1907 году «настиг» в доме Распутина ревизор Консистории и всех троих опросил. Распутинские гостьи дали «показания», в которых рассказали, когда и почему они оказались в зоне распутинского тяготения.
Родившаяся в 1865 году дворянка из Казани Ольга Лахтина, вдова генерала, познакомилась с Григорием Распутиным в Петербурге в 1904 году через своего духовника, упоминавшегося уже не раз архимандрита Феофана. Он рекомендовал его как «человека Божия». К этому времени будущая страстная почитательница сибирского проповедника находилась на жизненном перепутье. Потеряв мужа и став вдовой в тридцать пять лет, она серьезно занемогла и потеряла интерес ко всему.
