Лопатин улыбнулся. Скольких бы он ни встречал людей, ни один не мог удержаться от этого вопроса.
- Ничего, стоит,- ответил он той же фразой, какой всегда отвечал на этот вопрос.
- Кто вас к нам направил?
- Командир дивизии. Но мне еще во фронте посоветовали заехать именно к вам в батальон.
- Ну? - удивился Сабуров.- Что ж вам там сказали про нас? Интересно все-таки.
- Сказали, что вы отбили три дома и площадь и с тех пор за шестнадцать суток ничего не отдали немцам.
- Это верно, не отдали,- подтвердил Сабуров.- Если бы попали к нам дней семь-восемь назад, было бы интересней. А сейчас тихо.
Лопатин снова улыбнулся. Сколько раз он слышал эти слова: "Вы бы приехали к нам пораньше..." Людям всегда казалось, что самое интересное у них или уже было, или еще только будет.
- Ничего,- сказал он,- посижу у вас, соберу материал. Это даже хорошо, что тихо, можно с людьми поговорить.
- Да,- согласился Сабуров,- тогда бы не поговорили. Они посмотрели друг на друга.
- Ну что про Сталинград пишут, что говорят вообще? - спросил Сабуров с жадностью человека, давно не видавшего газет.
- Много пишут,- ответил Лопатин,- а еще больше думают... Недавно был на Северо-Западном, там многие просто изводятся. Считают, что здесь ад, и все-таки подают рапорта, чтоб их послали сюда.
- Вы к нам надолго? - спросил Сабуров.
- Да нет, денька на два, а потом на южный участок...
- Правильно,- поддержал Сабуров,- там сейчас горячее.
- С кем посоветуете поговорить у вас?
- Ну с кем же?.. С Конюковым можно поговорить. Есть у нас такой старый солдат. По ротам можно сходить. Гордиенко - командир первой роты или хотя бы Масленников - мой начальник штаба, молодой, но очень хороший командир,вам командиры тоже нужны?
- Конечно
- Тогда с Масленниковым поговорите.
- Я с вами хочу поговорить,- сказал Лопатин.
- Со мной? Можно и со мной поговорить, только с батальоном познакомьтесь сначала. Командира батальона без этого не раскусишь. А что он сам про себя расскажет - дело второе... Сколько времени? - поглядел на часы Сабуров.- Четыре часа. Долго я провозился... Надо спать. Мы вам завтра сюда койку притащим, а сегодня уж вы на пару с начальником штаба или с комиссаром. Положил бы с собой, но боюсь, что прогадаете.
- Боюсь, что так,- согласился Лопатин, поглядев на рослую фигуру Сабурова.
Сабуров уже совсем было собрался спать и стоял посреди комнаты, размышляя, где бы достать одеяло для гостя. Вдруг его взгляд упал на стоявшую на столе фляжку, и ему захотелось выпить.
- А вам очень хочется спать? - спросил он.
- Да нет, не очень.
- Тогда, может быть, все-таки... Ты кормил его, комиссар?
- Немножко закусили.
- Давайте закусим еще и со мной, если спать не очень хочется.
Пока Петя собирал на стол, Сабуров один за другим задавал Лопатину короткие неожиданные вопросы.
- Как, баррикады стоят еще в Москве?
- Нет, разобрали.
- А укрепления вокруг остались?
- По-моему, остались.
- И люди там, на всякий случай, сидят?
- Насколько понимаю, сидят.
- Вот это хорошо. А в опере вы бывали?
- Один раз был.
-На чем?
- На "Евгении Онегине".
- Интересно,- сказал Сабуров.- Значит, идет, как и раньше шла! Я вообще-то не люблю оперу.
- Я тоже,- сказал Лопатин.
- Певицы обычно полные, а играют девушек. Не вяжется. Может, сейчас, в связи с войной, похудели?
- Нет, не похудели,- улыбнулся Лопатин.
- Машин, наверное, много меньше стало в Москве?
- Меньше, а народу уже прибавилось, не то что зимой сорок первого.
Петя принес сковородку с жареными консервами.
- Вот американские консервы,- сказал Сабуров,- прошу. Мы тут между собой, шутя, их вторым фронтом называем. Надеюсь, пьете? - спросил он, ставя перед гостем фугасник.
Лопатин усмехнулся, он уже привык, что ему постоянно задавали этот вопрос даже на фронте, где обычно человека не спрашивают- пьет он или не пьет. Виною были его профессорские с двойными стеклами очки и вообще вся его сугубо невоенная внешность обряженного в форму научного работника средних лет.
- Пью, разумеется.
Они выпили по одному фугаснику, потом и по второму. Сабуров страшно устал за день, и, против обыкновения, водка слегка ударила ему в голову.
- Советую в один из дней во вторую роту сходить, там у меня очень хорошие люди; особенно с Конюковым поговорите. А вы знаете,- сказал он, останавливаясь от внезапно пришедшей ему в голову мысли,- вам, наверное, страшнее на войне, чем нам.
- Почему?
- Ведь вы же свое дело делаете потом, когда в Москву вернетесь, или там на телеграфе, в штабе, а тут только смотрите для того, чтобы потом написать. Мне почему не так страшно? Потому что я занят, мне дохнуть некогда: тут идет обстрел, мины рвутся, а я говорю по телефону - мне доложить нужно, но телефонист не слышит, я его матом, ну и за всем этим как будто и забудешь про мины. А вам же тут делать нечего: только сиди и жди попадет или нет. Вот вам и страшней.
- Да, может быть, вы и правы,- согласился Лопатин. Они оба помолчали.
- Ляжем спать? - спросил Сабуров.
- Сейчас ляжем,- нехотя ответил Лопатин.
Ему не хотелось прерывать беседы. Он уже имел много случаев убедиться, что люди на войне стали проще, чище и умнее. Быть может, в сущности, они остались теми же, какими были, но хорошее у них оказалось на виду оттого, что их перестали судить по многочисленным и неясным критериям. Началась война, и все это оказалось не самым существенным, и люди перед лицом смерти перестали думать о том, как они выглядят и какими они кажутся,- на это у них не осталось ни времени, ни желания.
- Ложитесь,- сказал Сабуров,- утро вечера мудренее, завтра сами найдете, с кем стоит поговорить, у меня много хороших людей, почти все хорошие. Вам, наверное, часто приходится слышать от командиров эту фразу?
- Часто,- подтвердил Лопатин.
- Ну что ж, она правильная. Не знаю, какими они были до войны и какими будут после нее, но сейчас они действительно почти все хорошие. И надеюсь, такими и останутся - те, конечно, кто будет жив. Ну, будем спать.
Сабуров подошел к кровати, на которой, раскинувшись, лежал уже уснувший Ванин, и подвинул его к краю.
- Зачем? - торопливо сказал Лопатин.- Разбудите.
- Нет,- улыбнулся Сабуров,- будет спать. Вот если телефон зазвонит другое дело, по себе знаю. Ложитесь, полкойки свободно.
Лопатин снял сапоги и, не раздеваясь, лег, накрывшись шинелью.
Сабуров сел на свою кровать и закурил. Ему не спалось. Снаружи доносился равномерный унылый шелест дождя, быть может, последнего в этом году.
XI
Рано утром Лопатин с Ваниным ушли в первую роту. Сабуров остался: он хотел воспользоваться затишьем. Сначала они два часа просидели с Масленниковым за составлением различной военной отчетности, часть которой была действительно необходимой, а часть казалась Сабурову лишней и заведенной только в силу давней мирной привычки ко всякого рода канцелярщине. Потом, когда Масленников ушел, Сабуров сел за отложенное и тяготившее его дело - за ответы на письма, пришедшие к мертвым. Как-то так уже повелось у него почти с самого начала войны, что он брал на себя трудную обязанность отвечать на эти письма. Его сердили люди, которые, когда кто-нибудь погибал в их части, старались как можно дольше не ставить об этом в известность его близких. Эта кажущаяся доброта представлялась ему просто желанием пройти мимо чужого горя, чтобы не причинить боли самому себе.
