На работу Казанова попросил три часа, после чего герцогиня заперла его и удалилась. Через три часа он отдал ей запечатанные в конверт ответы и ушел.
Герцогине Шартрской было двадцать шесть лет. Как написал потом Казанова, «ум ее был такого свойства, какой делает всех наделенных им женщин восхитительными». При этом она была дама пылкая, лишенная каких-либо предрассудков, веселая и остроумная, любившая удовольствия и не гнушавшаяся ничем ради их получения от жизни. А как она была красива! Единственным ее изъяном, досаждавшим ей и портившим прекрасное лицо, были прыщи, причиной которых, как полагали, был какой-то порок крови.
На самом деле прыщи герцогини имели другую первопричину: она подхватила сифилис от одного заезжего арфиста, а потом передала его своему любовнику графу де Мельфору.
Естественно, главным вопросом, обращенным герцогиней к каббалисту Казанове, был вопрос о ее пренеприятной болезни. И без всякой Каббалы Казанова прекрасно разбирался в этом, так как ему доводилось «терпеть те же неудобства» и он знал, что такую болезнь нельзя вылечить быстро. Чтобы полностью исцелить герцогиню, нужно было очень долго сидеть на строжайшей диете, а чтобы убрать с лица пресловутые прыщи, требовалось, как минимум, восемь дней. Однако просто сказать об этом Казанова не мог, ведь ему нужно было укреплять свою репутацию каббалиста. В результате, он разыграл перед герцогиней целый масонско-эзотерический спектакль, та согласилась последовать «советам каббалы», и через восемь дней прыщи с ее лица сошли.
Конечно же, дело было не в магии, не в понимании Торы и не в мистической космологии, а в диете, во втирании специальной ртутной мази, в умывании раствором чемерицы и в регулярных клизмах. Тем не менее, результат есть результат, и Казанова был в высшей степени горд своим успехом. Совершенно счастлива была и герцогиня Шартрская. На девятый день она позвала Казанову и приняла его в своей ванной рядом с будуаром…
Так Казанова стал весьма модным в Париже человеком, якобы обладающим огромными познаниями и приобщенным к секретам Каббалы. Он всегда любил славу, но она не отвечала ему взаимностью. Теперь же это был настоящий триумф, и очень скоро… прыщи на лице герцогини появились вновь. Как оказалось, она грубо нарушила диету, банально наевшись столь обожаемой ею ветчины. Понятное дело, по каббалистической репутации Казановы был нанесен сокрушительный удар.
Герцогиня умерла 9 февраля 1759 года, не дожив и до тридцати трех лет. Казанова, как он сам писал, «был влюблен в нее до безумия, но никогда ничем не показал своей страсти». Он лишь тихо и безнадежно вздыхал, боясь, что ее гордость унизит его. А зря. У нее совсем не было предрассудков, и это давало ему вполне реальные шансы. Уже в старости он и сам понял это, заявив как-то, что из-за глупой боязни, скорее всего, упустил свое счастье.
Брат Казановы Франческо прибыл в Париж весной 1751 года и начал с успехом работать по частным заказам. Но главной его задачей было написать картину, которую можно было бы отдать на суд Французской академии.
Казанова представил брата маркизу Абелю де Мариньи (Пуассону, младшему брату мадам де Помпадур), который пообещал ему свое покровительство. Окрыленный надеждой Франческо выставил одну из своих картин в Лувре и стал ожидать появления маркиза. Это была картина в духе Бургиньона, художника-баталиста XVII века.
Между тем, первый из придворных, кто увидел картину, назвал ее убогой халтурой. Двое других долго смеялись, объявив ее мазней ленивого ученика. Франческо Казанова был готов расплакаться от обиды, благодаря Бога, что его никто не знает в лицо. Не дождавшись маркиза де Мариньи, он убежал домой, потом прислал слугу, приказав ему, чтобы тот принес картину, а потом порезал ее ножом на множество кусков.
После всего этого он заявил, что покидает «этот несносный Париж» и едет заниматься искусством где-нибудь в другом месте, где его способны будут оценить по достоинству.
Глава десятая
Любовные похождения в Дрездене, Вене и Венеции
Без любви это великое дело — просто безобразие.
Джакомо Казанова
Подумав, братья решили отправиться в Дрезден.
Стоял август 1752 года, и они через Мец и Франкфурт прибыли в столицу Саксонии, где сразу же повидались с матерью, которая, радуясь, что встретила двух своих сыновей, которых не надеялась уже и увидеть, приняла их весьма нежно.
Чтобы сделать приятное своей матери, служившей актрисой придворного театра курфюрста Саксонского, Казанова написал трагикомическую пьесу, задуманную как пародия на известную трагедию «Братья-враги» Расина. Все смеялся над комическими местами получившейся пьесы, а граф фон Брюль даже подарил ему золотую табакерку, доверху наполненную дукатами.
А еще в первые три месяца своего пребывания в Дрездене Казанова перезнакомился буквально со всеми местными красотками из той категории женщин, получить настоящее удовольствие от общения с которыми можно лишь при наличии времени, денег и близорукости. Он нашел, что по части пышности форм они превосходят тех же итальянок и француженок, однако сильно уступают им в манерах, остроумии и искусстве нравиться, которое должно было состоять в том, чтобы профессионально изображать влюбленность во всякого, кто им хорошо заплатит.
Остановило Казанову в его «набегах» лишь очередное недомогание интимного свойства, о котором ему сообщила одна красавица-венгерка из заведения госпожи Крепс. После этого последовали полтора месяца необходимого лечения. Об этом досадном обстоятельстве Казанова потом написал так: «Болезнь эта, именуемая у нас французской, не сводит раньше времени в могилу, если умело ее лечить; от нее остаются только шрамы, но этому легко утешаешься при мысли, что добыты они благодаря удовольствию: так солдатам нравится глядеть на свои раны, что являют всем их доблесть и служат к их славе».
Потом Казанова прибыл в Вену. Единственное рекомендательное письмо, которое у него было, адресовалось знаменитому либреттисту Пьетро-Антонио Трапасси, известному под псевдонимом Метастазио. Этот человек создал несколько десятков опер, и все они имели огромную славу, так как музыку к ним писали такие великие композиторы, как Моцарт, Сальери, Вивальди, Гендель и Глюк.
Казанова просто жаждал этого престижного знакомства. На второй день своего пребывания в Вене он пошел к поэту и пробыл у него целый час. Он нашел Метастазио весьма скромным господином, совсем не испорченным свалившимся на него успехом. Скорее напротив, маэстро был весьма радушен к соотечественнику, с готовностью читал Казанове свои стихи, которые тот совершенно искренне называл «чистой музыкой».
