Между тем в работах Кондильяка обстоятельно и убедительно показывается, что, не обладая абстрактными общими идеями, мы не знали бы родов и видов, а без них мы вообще «не могли бы ни о чем рассуждать» (там же, 244). Тезис, гласящий, что общие понятия созданы лишь для нашего удобства и вовсе не сообщают нам о природе вещей самих по себе, тем самым распространяется на все или почти все наши знания. Получается, что философ отказывает нашему познанию в способности давать нам знания об объективной реальности. Всюду, где Кондильяк выступает как номиналист, на его высказываниях лежит печать агностицизма.
Но номиналистические идеи философа в его работах уживаются с признанием того, что «роды и виды — лишь способ классифицировать вещи соответственно отношениям, в которых они находятся к нам или друг к другу» (подчеркнуто мной. — В. Б.) (там же, 245); что знание, соответствующее реальной действительности, можно получить, лишь пользуясь аналогией, потому что в объективном мире нет вещи, которая не была бы сходна со многими другими вещами (см. там же, 272), иными словами — с признанием того, что в самих вещах наличествует то самое общее, объективное существование которого отрицается номиналистами.
Конечно, не высказывания о непостижимости вещей, о том, что их сущность скрыта от нас, обеспечили Кондильяку выдающееся место в том идейном течении, благодаря которому XVIII в. вошел в историю как век Просвещения. Ведь просветители придавали огромное значение разработке методов исследования, позволяющих успешно познавать природу и общественную жизнь, и считали, что, если убрать с пути науки преграды, препятствующие ее развитию, она достигнет величайших успехов; что успехи научного знания, его распространение и широкое применение разрешают все социально-политические и моральные проблемы, стоящие перед человечеством.
Дело в том, что убедительное опровержение доводов в пользу непознаваемости вещей содержится в тех же работах Кондильяка, в которых мы находим агностические рассуждения.
Так как наши идеи основаны лишь на модификациях, претерпеваемых нами под воздействием вещей, то идеи эти суть знание не самих вещей, а их отношений к нам. Эта мысль часто повторяется Кондильяком, особенно в «Трактате об ощущениях». Но в этом же трактате говорится, что наряду со «смутными» абстрактными идеями, содержащими знание, позволяющее отличать одни объекты от других, но ничего не сообщающие об элементах, из которых они состоят, существуют «отчетливые» абстрактные идеи. Статуя заявляет: «…образуемые мною идеи о чувственно воспринимаемых вещах смутны, и я лишь несовершенным образом замечаю отношения между ними. Но мне достаточно образовать несколько абстракций, чтобы получить отчетливые идеи и усмотреть эти отношения более точно» (16, 2, 365). Оказывается, что нам доступно не только знание отношений вещей к нам, но и знание отношений между вещами, отношений, существующих вне нас и независимо от нас. Будучи первоначально несовершенным, это знание может быть усовершенствовано: мы можем образовать на этот счет отчетливые идеи, с большей точностью описывающие объективные отношения.
Точное знание, где каждое положение строго доказано, говорится в «Логике», достижимо не только в математике, но и во всех науках. Применение правильного метода позволяет нам вырабатывать точные идеи, которые сообщают нам «порядок, имеющийся между самими вещами». При этом мы настолько точно воспроизводим в своих знаниях объективный порядок вещей, что «наш ум… наблюдает явления природы с такой же легкостью, как если бы он сам их упорядочил» (16, 3, 199; 246). Поскольку любой человек обладает по крайней мере небольшим запасом подлинных знаний, нет такого человека, который не имел бы точных идей о реально существующем порядке вещей в той или иной области действительности (см. там же, 200), идей, которые «отчетливы и соответствуют порядку вещей» (там же, 205).
Органы чувств, неспособные сообщать мне, что представляют собой вещи сами по себе, «показывают мне только некоторые из отношений между ними и некоторые из отношений, в которых они находятся ко мне» (там же, 206). Чтобы приобрести истинные знания об этих отношениях, у нас есть надежное средство — наблюдение и основанное на наблюдении практическое использование вещей, позволяющее исправлять допущенные ошибки; это и есть «путь истины». Мысль о том, что успешное приобретение истинных знаний об объективно существующих отношениях между вещами оставляет нас в полном неведении относительно самих этих вещей, их сущности, выдвигается в «Логике» неоднократно.
С точки зрения объективного идеализма любые, в том числе и математические, отношения существуют так же реально, как и материальные вещи, но в противоположность этим вещам являются «чем-то чисто идеальным» (Лейбниц), подобно другим объективно существующим «чистым идеям». Так интерпретирует реальное существование отношений, в том числе и математических отношений, объективный идеализм. Если бы Кондильяк придерживался такого понимания отношений, признавая вместе с тем единственным источником наших знаний вызываемые вещами ощущения, он бы именно из этих посылок вывел свой тезис о том, что, познавая отношения, мы ничего не узнаем о самих вещах. Но Кондильяк решительно отвергает наличие вне нашего сознания каких бы то ни было идеальных сущностей, идеальных отношений. Он постоянно повторяет, что и математические, и все прочие отношения, с которыми имеет дело наше познание, — это отношения самих вещей друг к другу и их отношения к нам.
Но что нам известно об этих отношениях?
Для Декарта, Мальбранша, Спинозы, Лейбница и Вольфа исходный пункт познания — общие принципы. Они считают, что построенная на таких принципах система знаний соответствует объективной действительности, где все явления, по их убеждению, также представляют собой строго упорядоченную систему. Ведущие философы XVIII в. противопоставили этому положению рационалистов требование, чтобы познание исходило не из произвольно принятых общих принципов, а из надежно установленных опытом фактов, из которых уже только и надлежит выводить те или иные принципы.
Суть этого требования философии Просвещения, в истолковании неокантианца Э. Кассирера, заключается в следующем. Опираться надо лишь на опыт, а опыт показывает нам только разрозненные явления; он свидетельствует о том, что вселенная— не система обусловливающих друг друга явлений, а совокупность явлений, никак не связанных. Ни объективной необходимости, ни законов природы не существует. Д’Аламбер, Бюффон, Дидро, Кондильяк и другие типичные представители философии и естествознания века «требование объяснения заменяют требованием описания» и выдвигают «новый идеал… чисто описательного естествознания» (34, 101; 99). Так доказывает Кассирер, что для философов и ученых века Просвещения характерен агностицизм.
