В царствование Павла литераторы и поэты попрятались в Москву и старались поменьше о себе заявлять. С вступлением на престол Александра ожили литература и театр. «Рассуждение о старом и новом слоге» Шишкова было началом войны с Карамзиным и разделило писательский мир на партии, вызвав особую литературу.
Сохраняя близкие отношения к царской семье, Державин не оставлял «придворную поэзию». В других стихотворениях излагал он мысли о своих заслугах и неудачах или обращался к врагам по направлению, к новым сотрудникам Александра. Эти лица доставляли пищу его басням. Все басни, написанные им в это царствование, имеют сатирический характер, но малое художественное значение. «Аист» представляет Аракчеева. «Жмурки» написаны на триумвират Кочубея, Новосильцева и графа П.А. Строганова возле государя. «Выбор министра» посвящается Сперанскому.
Влияние иностранных образцов проявлялось в различных направлениях творчества Державина. Влияние Клопштока сказалось в обращении к германской мифологии. В «Водопаде» заимствованы черты скандинавской поэзии. Но наиболее полюбился Державину Анакреонт. «Беседовал с Анакреоном в недавнем я приятном сне», – говорит поэт. «Анакреонтические» традиции особенно отвечали придворной поэзии и стихотворениям «на случай».
Во время войн Наполеона Державин по-прежнему отзывался на это движение громкими одами вроде «На отправление в армию гр. Каменского», «На выступление корпуса армии» и т. п. и продолжал свою поэтическую хронику вплоть до самого 12-го года, когда у нашего поэта явился совсем новый соперник с его «Певцом во стане русских воинов».
В среде современников Державина находились критики, постигшие уже тогда слабые стороны его таланта; тем не менее имя его окружено было ореолом славы. Озеров, посылая ему свою драму «Эдип в Афинах», писал:
«Посвящая вам сию трагедию, я приношу мой дар не тем достоинствам, кои возвели вас на высокие степени в государстве. Пусть беспристрастное потомство судит ваши подвиги на службе отечеству; автор „Эдипа“ желал только принести дань удивления и восторга тому великому гению, который явил себя единственным соперником Ломоносова и с воинственным парением Пиндара умел соединить философию Горация и прелестную игривость Анакреона, который своим пером, смелым и животворным, представил природу в красотах ее и ужасе и царицу Киргиз-Кайсацкой орды изобразил кистью Рафаэля. Вдохновенным песням вашей музы, величественным, как стройное течение вселенной, пленительным, как светлый ключ Гребеневский, быстрым, блистательным, как водопад Суры, поучительным, как смерть (?), и бессмертным, как герои, предметы хвалы вашей, я обязан живейшими наслаждениями в жизни, и может быть сиянию вашей славы буду обязан я спасением труда моего от мрака забвения. Для меня и то уже послужит достоинством в потомстве, когда скажут, что автор „Эдипа“ умел почитать гений Державина».
В этой риторике отражаются, однако, характерные для того времени взгляды на общество и литературу и приемы, используемые в последней современниками Державина. Письмо это останется своего рода памятником эпохи и иллюстрацией к произведениям поэта.
Не довольствуясь выпавшим на его долю успехом, прославленный лирик принялся «творить» для сцены. Но, увы, как ни бедна была в то время драматическая литература на Руси, Державин только оправдал нравоученье басни Крылова: «беда, коль пироги и т. д.». Уже Мерзляков называл его сочинения этого рода «развалинами Державина». Между тем поэт оказался и тут весьма производительным, хотя единственная пьеса его, игранная на петербургской сцене, была «Ирод и Мариамна». Зато он свободно ставил свои произведения в зале своего же домашнего театра. Питая большую слабость к этим детищам своим, он заставлял читать их себе вслух своих юных поклонников – Панаева, Жихарева, Аксакова. Свидетели эти утверждают, что поэту и в стихах его нравились как раз слабые места, а красот он сам не замечал.
По смерти H.A. Львова Державин, подобно Оленину, становится центром литературного кружка. По инициативе Шишкова в доме поэта стали устраиваться вечера с целью дать выдвинуться молодым талантам. Вскоре оказалось, что всему молодому и свежему здесь душно и тесно и вечера служат только самоуслаждению стариков. Таким образом возникла «Беседа», главной заслугой которой в истории нашего общественного развития осталось то, что она привела к появлению, в виде оппозиции архаизму ее, нового кружка – знаменитого «Арзамаса».
На вечерах «Беседы» публика бывала знатная, как и подобало сановникам-учредителям. Здесь, впрочем, в первый раз читал свой перевод «Илиады» Гнедич и часто присутствовал лукавый баснописец Крылов, осмеявший собрание с его организацией в «Квартете». Гнедич читал с пафосом и так напрягал голос, что надо было бояться за грудь его. «Еще несколько таких вечеров, – говорит Жихарев, – и он, того и гляди, начитает себе чахотку».
Каковы были отношения в литературном мире, показывает ответ Державину на приглашение в члены «Беседы» автора комедий Ильина: «членом ли сотрудником быть мне в „Беседе“, или иным чем? лишь бы только согласно с волею вашего высокопревосходительства; я все то вменяю себе в особливую честь».
Члены «Беседы» не знали даже о новых талантах и удивились, когда Жихарев прочел им «Сельское кладбище» в переводе Жуковского, тогда как они знали эту элегию только в позднейшем переводе Кутузова. Одного Дмитриева почитали, «да и то разве потому, что он сенатор», а Карамзина признавал лишь Державин.
С переселением в Петербург Жуковского друзья сгруппировались возле него, и образовался кружок «Арзамас». Здесь были Блудов, Дашков и Уваров, сюда перешли и молодые люди из «Беседы», и здесь же появился Пушкин. «Арзамас» существовал недолго, но успел победить «Беседу».
Под влиянием нового в русской литературе поэтического направления, образцы которого дал Жуковский, старик Державин также пробовал перейти в своем творчестве в область героической и сказочной русской древности. В 1812 году он написал род баллады: «Царь-девица», изобразив в ней, впрочем, черты характера и образ жизни императрицы Елизаветы Петровны. Пьесу эту назвал он романсом.
Царь жила-была девица,
Шепчет русска старина,
Будто солнце светлолица,
Будто тихая весна.
Очи светло-голубыя,
Брови черныя дугой.
Огнь – уста, власы – златые,
Грудь – как лебедь белизной и т. п.
В 1794 году Державин потерял свою Плениру, а полгода спустя женился вторично, уже не по любви, но по рассудку. Вторая жена его, Дарья Алексеевна Дьякова, была невесткой друзей его Львова и Капниста и утвердила эти дружеские связи. Она училась немногому, но получила светское воспитание, имела талант к музыке и играла на арфе. К тому же была прекрасной хозяйкой и умела вести дом.
