Думают. Спорят. Размышляют вслух.
Чтобы понять себя.
Чтобы узнать себя.
Чтобы познакомиться с самим собой…
«Мы узнали, что в Москве будет симпозиум по еврейской культуре. Состояние и перспективы. Мы решили поехать в Москву. На симпозиум…
В Термезе входят в вагон четыре автоматчика:
— Ваши документы!
Четыре автоматчика — это такой конвой, когда ловят особо опасных преступников. Шпионов с афганской границы. Только тогда такой конвой, четыре автоматчика…
А тут еще майор-пограничник. Дежурный по станции с помощником. Двое в штатском…
— Ваши документы!
Сняли нас с поезда, ведут по перрону: два автоматчика спереди, два сзади. Майор. Дежурный с помощником. Двое в штатском…
Ведут нас по перрону, а проводники кричат друг другу:
— О! Афганцев поймали! Афганцев!..
Я говорю брату:
— Все! Пропали…
Приводят нас в милицию, обыскивают… Сколько обысков было потом и раньше — это только внешний осмотр, а тут они искали везде — в складках, в швах, за подкладкой…
Четыре автоматчика. Майор-пограничник. Дежурный по станции. Двое в штатском…
Утром нас посадили в поезд, под конвоем повезли в Душанбе, в спецраспределитель. А там — оборванцы, бродяги без паспорта, уголовники… Следователь посмотрел на нас и говорит:
— Как это такие приличные парни попали сюда?
И еще говорит:
— Вот те на! Никогда евреев не было тут. Первый раз евреи в спецраспределителе…
Так мы съездили в Москву. На симпозиум по еврейской культуре. Состояние и перспективы…»
Граждане, что же у нас происходит?
Что происходит у нас, граждане хорошие?!..
Собрались евреи, почесали свои затылки и решили: а не поговорить ли нам о культуре? Как она, что она, зачем она и сколько ее приходится на душу еврейского населения?..
А приходится ее, культуры, очень мало. Можно сказать — совсем не приходится. По отсутствию этой культуры на душу населения наши евреи давно уже обогнали все недоразвитые пока страны, включая племена папуасов, пигмеев и оранжевых карликов. (Я, правда, не уверен, существуют ли на свете оранжевые карлики, но если они все-таки существуют, то с культурой у них дела обстоят значительно лучше. Ведь у них есть наскальная живопись, а у нас, у евреев, и того нет…)
Так что говорить, вроде бы, и не о чем. О чем говорить, когда не о чем говорить? Языка нет. Учебников нет. Книг нет. Истории нет. Театра нет. Религии нет. Обычаев нет. Рыбы фаршированной, и то нет…
А есть пока что одни евреи, которых тоже, вроде бы, и нет.
И собираться нечего, и обсуждать глупо. И эти ваши сим-по-зи-умы (тьфу, черт, и не выговоришь!) — дело пустое, бессмысленное, вредное…
А евреи упорствуют. Евреи желают непременно собраться. Не выпить, не закусить, а поговорить о культуре. Этих евреев хлебом не корми, только дай языком почесать.
И вот!..
И вдруг!..
Обыски! Допросы! Слежки! Угрозы!
Кар-раул!!
Граждане начальство, за что?! Ведь мы — только поговорить, только обсудить, только предложить кое-что. Скромно и ненавязчиво.
А они за новые обыски, за новые допросы. Забирают книги по истории евреев, которых и так мало. Забирают пленки с еврейскими песнями, которых никто еще не слышал. Учебники иврита забирают — незачем вам иврит. Словари забирают — обойдетесь. Библии, календари, справочники — в мешок. Пишущие машинки, магнитофоны — туда же…
Зачем вам, евреи, магнитофоны, если пленки все равно забрали?
Посуду, правда, не берут. Белье — тоже. И выходные костюмы с галстуками.
А это уже упущение, явная недальновидность…
В посуде можно приготовить национальное еврейское блюдо. На постельном белье можно зачать еврейского ребенка. В выходном костюме и галстуке можно пойти в синагогу…
Ну и упрямые эти евреи, настырные и несговорчивые! Нет, чтобы договориться, прийти к мирному согласию…
Спросим себя: что такое культура?
Ответим: культура — это когда моют ноги.
Спросим себя: что такое еврейская культура?
Еврейская культура — это когда моют еврейские ноги.
И все?!
И все. И достаточно с вас.
А если..?
Нет.
А может..?
Никогда.
А попытаться..?
Кому сказано!
И снова за обыски! Снова за допросы!
Кто тут шибко культурный? А ну, разойдись!
Эх, граждане, граждане! Что же у нас происходит, граждане хорошие?..
«Я опечалена судьбой Иосифа — своего первого учителя, удовлетворившего мои самые первые запросы к узнаванию языка моего народа…»
— Подсудимый, встаньте и назовите вашу фамилию, имя и отчество.
— Бегун Иосиф Зиселевич.
— Где и когда вы родились?
— 9 июля 1932 года в Москве.
— Вы работаете?
— Я работал и продолжаю работать в тюрьме…
Это было в семьдесят седьмом году.
В мае месяце…
Мы стояли на Яузской набережной, в Москве, напротив иностранной библиотеки, а в обычном, неприметном здании судили нашего друга. Судили за «паразитизм». Судили по статье, по которой обычно судят пьяниц, бродяг и попрошаек.
Нас не пускали внутрь. Сына его не пускали внутрь. Родственников. Только особо приглашенных. Только специально выделенных и проверенных.
И мы не удивлялись. Так оно было не в первый раз. Так оно было всегда.
«…частная практика по преподаванию иврита не допускается».
«…частное преподавание иврита запрещено…»
«…преподавание указанного предмета является запрещенной деятельностью».
Из официальных писем.
Такого еще не бывало!
Нет, не бывало еще такого в истории российского еврейства.
Всякое случалось, а такое, вроде, нет.
Смутно, намеком, слабым воспоминанием в памяти престарелых отцов наших мелькает нечто подобное, но мы, теперешние, этого не знаем. Откуда нам знать, нам, российским евреям, с нашей историей незаписанной, с нашей традицией оборванной, с нашей забывчивостью невероятной?
Откуда нам это знать?!
Наша история — это память наша. Зыбкая и ненадежная.
До первого склероза.
До первого приказа.
Да первого испуга…
На нашей памяти такого еще не бывало.
Не было такого на нашей куцей, обгрызанной памяти!
Сегодня…
…в Москве…
…в народном суде…
…судят язык иврит!
На скамью подсудимых не посадишь существительные с глаголами, суффиксы с приставками.
На скамье подсудимых — Иосиф Бегун.
Инженер. Преподаватель. Кандидат наук. Шесть лет в отказе. Шесть лет без работы. Был сторожем — уволили. Подсобным рабочим — тоже уволили. Средства к существованию — преподавание языка иврит.
