В Москву я вернулась в конце июля 1933 года. На следующий день после приезда встретилась со своей старой подругой, врачом Муромцевой, работавшей в Академии медицинских наук. Она была коммунисткой и обычно защищала всё, что происходило в СССР. Муж её был старым большевиком, занимал высокие посты. Подруга засыпала меня вопросами о жизни в Америке, я отвечала. Вдруг она прервала меня вопросом:
— А что американская печать писала о смерти жены Сталина? Там писали, что её убили?
— Да, в газетах было полно сообщений о смерти Аллилуевой. Писали, что она была убита.
— Вы поверили?
— Нет, я не могла этому поверить.
— Но это правда.
Я в ужасе уставилась на неё и спросила, откуда ей это известно. Она рассказала мне следующее:
— Раз утром я собиралась на работу. Вдруг мне позвонили, и незнакомый голос велел мне срочно подойти к комендатуре у главных ворот Кремля и предъявить там партбилет. Я была, конечно, вне себя от страха. Когда я пришла в Кремль, там меня ждали ещё две женщины-врача и комендант Кремля. По коридорам нас, троих врачей, провели в комнату Нади Аллилуевой. Она лежала на постели неподвижно, и мы сперва подумали, что она больна или без сознания. Но она была мертва. У тела никого, кроме нас троих, не было. Надя Аллилуева училась в московской промышленной академии и, видимо, собиралась идти утром на лекции: рядом лежали книги и тетради.
Двое мужчин внесли в комнату гроб, нам велели положить в него тело. Но сначала надо было покойную переодеть, и мы стали искать в шкафах и ящиках нужные вещи. В шкафу нашли чёрный шёлковый костюм.
Вдруг врач Н. сделала нам знак и молча указала на большие тёмные пятна на шее покойницы. Мы их осмотрели и, обменявшись взглядами, пришли к выводу: Надежда Аллилуева была задушена! Пока мы стояли, ошеломлённые, пятна всё увеличивались и становились чётче, ясно вырисовывался след каждого пальца левой руки убийцы.
Чтобы скрыть эти пятна, мы обвязали шею Аллилуевой платком, пусть тысячи пришедших проститься думают, что она умерла от какой-нибудь болезни шеи.
Свой рассказ моя подруга закончила словами:
— Вы, конечно, догадываетесь, что мы, все трое, провели после того множество бессонных ночей — ведь мы слишком много знаем!
И в последующие дни, встречаясь со старыми знакомыми и друзьями, я убедилась, что слух об убийстве Аллилуевой распространился довольно широко. Думали, что диктатор накинулся в ярости на жену, когда она стала выговаривать ему за жестокости коллективизации, в результате которой пострадали миллионы крестьян. Слух о преступлении Сталина подтверждался ещё и тем, что после смерти Аллилуевой таинственным образом исчезли её близкие родственники. Все эти разговоры об убийстве были, конечно, чрезвычайно опасны. Даже спустя много лет смерть Аллилуевой была запретной темой. Вместе со мной в Бутырской тюрьме сидела старая уборщица, двадцать лет проработавшая на Монетном дворе. Её соседка по дому, коммунистка, написала донос, что старушка спрашивала: «От какой же это болезни умерла жена Сталина?»
Но слухи об убийстве ходили по-прежнему, об этом много говорили ещё и в 1955 году. Другая моя подруга, тоже член партии, слышала от персонала Кремля ещё одну историю. Маршал Ворошилов[142] жил в Кремле рядом со Сталиным. За стеной своей спальни он слышал гневный голос Сталина и Надины крики о помощи. Он бросился в пижаме на помощь, но опоздал — Аллилуева была мертва. Ворошилов, естественно, не сказал об этом никому ни слова, это стоило бы ему жизни. Многие годы он, единственный свидетель убийства, ощущал нависшую над ним угрозу. В своей знаменитой речи на двадцатом съезде Хрущёв сказал о планах Сталина объявить Ворошилова британским шпионом[143].
Об этих планах я знала ещё в 1938 году. Однажды вечером следователь начал мой допрос хвастливыми рассказами о казнях, которые производились в подвале тюрьмы. Он показал список будущих жертв: первой стояла фамилия Ворошилова, вторым был мой муж Отто Куусинен, а третьим — Микоян![144]
Позже, живя в Москве, я часто в хорошую погоду сидела с книгой в парке Новодевичьего монастыря. Там всегда тихо и красиво. Передо мной древние могучие здания монастыря, церковь, а за крепостной стеной — кладбище, там хоронят знаменитых людей по сей день. На этом кладбище похоронена и Аллилуева. Изящный мраморный памятник: плечи окутывает большая белая шаль, а левая рука изваяния касается шеи как раз в том месте, где, по рассказу моей приятельницы, остались тёмные следы пальцев убийцы.
С Надеждой Аллилуевой я была знакома. Последний раз видела её на международном конгрессе женщин. Это была красивая, добрая женщина. Она мне говорила, что поступила учиться текстильному делу, чтобы получить профессию, а за нею — и независимость. Мне она показалась очень нервной. Она тяготилась знаками внимания, которые ей оказывали как жене Сталина.
И вот она стоит белоснежным изваянием неподалеку от монастырской стены. Я долго смотрела и думала, как много страданий она перенесла, живя с тираном. Она не пожаловалась ни разу — молчала, как этот мраморный памятник на монастырском кладбище. Кто же осмелился изваять надгробие, так явно указывающее на причину смерти? И почему до сих пор об этом нельзя говорить? Всё ещё смерть Надежды Аллилуевой окутана тайной…
Но пора вернуться в Америку. Финны мне, естественно, чрезвычайно близки, я знаю о них гораздо больше, чем об американцах иного происхождения. Их было в Штатах больше полумиллиона. Честолюбивые, предприимчивые люди, почти все они жили неплохо. В Америке их знали как честных, порядочных людей. Но в 1929 году, когда в мире царил экономический кризис и в США свирепствовала безработица, многие финны тоже лишились работы. Советское правительство не преминуло воспользоваться их бедственным положением: чтобы выполнить пятилетку, нужна была техника и хорошие рабочие руки. А главное — доллары. Финнов стали агитировать переехать в Советскую Карелию — «строить социализм».
К тому времени из Финляндии переселилось в Восточную Карелию около двенадцати тысяч финнов (я о них расскажу позднее). Карельские власти начали вести пропаганду и среди американских финнов, обещая им рай земной. По меньшей мере, пять тысяч человек поддались «карельской лихорадке». Эпидемия эта распространилась с молниеносной быстротой.
В США страсти очень ловко разжигал некто Горин, человек из госбезопасности. В Нью-Йорке он находился под видом работника Амторга, советского торгового представительства. У него было несколько помощников, наиболее эффективно вёл пропаганду американский финн Оскар Корган. Американцам обещали работу, хорошие заработки, добротные квартиры и, конечно, бесплатный проезд морем от Нью-Йорка до Ленинграда, а оттуда — в землю обетованную — Карелию. Бедняков, правда, отвергали. Всё внимание сосредоточили на вербовке рабочих, имевших ценные инструменты, владельцев заводов или своих мастерских. Просили всё имущество брать с собой, обещая бесплатную перевозку и по приезде в Карелию — денежную компенсацию.
