Далее она задается вопросом о природе власти как таковой. Что это – способность заставить других людей делать то, что ты хочешь, или ты просто сидишь на высоком троне, являясь объектом пристального внимания публики и неукоснительно исполняя то, чего она от тебя ждет? Если человек, который не является нацистом, притворяется таковым – и готов притворяться до конца своих дней, чтобы получить легкую работу, деньги и еду – можно ли назвать его эгоистом? Или настоящим эгоистом в той же ситуации будет тот, кто предпочтет умереть от голода в изгнании, но останется верен своим идеалам?
Настоящий эгоист, согласно выведенной Айн Рэнд теории, помещает свое эго и притязания своего эго в плоскость высших ценностей. Он требует от жизни этих ценностей – и он крайне эгоистичен в своем требовании. Тот же человек, который приносит эти ценности в жертву физическому комфорту, не требует от жизни многого. Он не является эгоистом, поскольку у него отсутствует эго.
Эгоист – это человек, который живет для себя, заключает Рэнд, соглашаясь в этом вопросе с худшими из христианских моралистов. «Остаются лишь два вопроса, – пишет она затем. – Первый: что представляет собой эта жизнь для себя? Если верен ответ, который даю я – жизнь ради собственных высоких идеалов, то возникает следующий вопрос: так не является ли жизнь ради себя высшей формой жизни, единственным, что можно назвать настоящей жизнью, и единственным возможным по-настоящему нравственным образом жизни?
Следовательно, смыслом моей концепции «эгоизма как новой веры» является расширение границ понятия «Я» и еще большее возвеличивание тех чувств, которые заставляют человека самоопределяться и говорить о себе как о личности».
Примерно в то же время Рэнд предприняла попытку спасти своих родителей от тягот их жизни в России. Несмотря на то, что Розенбаумам больше не грозила смерть от голода, им, как и многим другим жителям Советской России, приходилось существовать в тяжелых, нестабильных, тоскливых и страшных условиях, которые Рэнд находила бесчеловечными. Судьба родных была небезразлична ей, и одно время Айн предпринимала настойчивые усилия, целью которых было помочь Розенбаумам вслед за ней перебраться в Америку Начиная с того момента, как она сама получила американское гражданство в 1931 году, Рэнд не раз обращалась в Государственный департамент и другие правительственные учреждения, надеясь, что ей удастся выхлопотать иммиграционные визы для всех четверых членов своей семьи. Предыдущие попытки провалились по той причине, что у них с О’Коннором не было достаточного дохода, который позволили бы им стать поручителями Розенбаумов. Теперь, благодаря ее гонорарам, такой доход у них был.
Несмотря на то, что она возобновила попытки вытащить свою семью из России, Рэнд продолжала публично позиционировать себя в качестве антикоммунистической активистки. Трудно поверить, будто она не знала, что советские агенты могут наблюдать за ней и быстро установить, что Алиса Розенбаум, миссис Фрэнк О’Коннор и Айн Рэнд – разные имена одной и той же женщины. Она предприняла естественные, рекомендованные меры предосторожности – например, использовала в переписке с органами власти только то имя, которое носила в браке, а также не стала посылать родителям экземпляр романа «Мы – живые». Однако опасность подстерегала повсюду. В 1930-е годы в Союзе существовало ведомство, сотрудники которого занимались шпионажем за русскими эмигрантами по всему миру – в том числе и в Соединенных Штатах. Именно деятельность этих советских агентов могла стать причиной того, что взаимосвязь между знаменитой писательницей Айн Рэнд и проживавшим в Ленинграде семейством Розенбаум. Ее чикагские родственники были уверены, что она должна понимать, на какой риск идет, публикуя книгу «Мы – живые» и раздавая связанные с этим интервью. «Тот факт, что ее родители никогда не смогли уехать из России, был связан с романом «Мы – живые», – рассказывал кузен Ферн Браун, Роджер Саламон. – Мои родители часто говорили об этом. Но она поставила перед собой определенную цель – а если она чего-то хотела, она это делала». Возможно, задача «рассказать миру об ужасах коммунизма» и была благородным поступком – но сделав это, она поставила под угрозу свою семью. Скорее всего, она понимала это и чувствовала за собой некую вину. В 1961 Рэнд сказала своей подруге и биографу Барбаре Бранден, что никогда не называла российским родственникам своего нового имени. «Она солгала», – сказала Бранден впоследствии. После смерти писательницы среди ее бумаг были обнаружены сотни писем от родителей и сестер, в которых неоднократно упоминался ее ставший вторым именем псевдоним «Айн Рэнд».
На момент, когда Рэнд вновь начала пытаться помочь своей семье с эмиграцией, ее сестра Нора вышла замуж за инженера Федора Дробышева и работала учительницей в советской школе. Наташа больше не стремилась ехать в Америку. Но Анна и Зиновий, которые были больны и нуждались в медицинском уходе, который не был доступен в Советском Союзе, ничего не имели против – и Рэнд удвоила свои усилия в этом направлении. В июне 1936 она писала кузине своей матери, Саре Липтон, что дата их приезда в Америку может стать известна со дня на день.
На деле перспективы Розенбаумов по отъезду из России оказались далеко не столь радужными. В течение нескольких следующих месяцев между Ленинградом и Нью-Йорком летали туда-сюда телеграммы, но в конечном итоге советские власти дали отрицательный ответ. «Не разрешен выезд из страны», – гласила последняя телеграмма от Розенбаумов, полученная в мае 1937. Вскоре после этого американское правительство предупредило, что любое общение с оставшимися в Советском Союзе родственниками и друзьями может угрожать их жизням. Переписка между Рэнд и Розенбаумами прекратилась, как – на несколько долгих лет – и ее попытки как-либо им помочь.
Глава 9
У истоков «Источника»
Пускай ее этическая теория была выверенной и твердой – но Рэнд была не столь уверена насчет других посланий, которые должны были быть заложены в книгу В первых рабочих заметках она предполагает, что, возможно, ей не стоит писать в этом романе о коммунизме. В начале 1938, в разговоре с издателем, проявлявшим интерес к ее новому произведению, она упомянула, что на этот раз роман не будет столь политизирован. На его страницах не появится ни единого русского или коммуниста, уверяла она издателя. Но – в то же время Рэнд всегда ощущала связь между политикой и своей концепцией «секонд-хендера». Конечно, заявление ее соседки потрясло ее именно потому, что оно обозначило вопрос: что делает одних людей коллективистами, а других – индивидуалистами? Прежде Рэнд не понимала этой разницы, но теперь она начала считать, что базовым принципом коллективизма является «подчинение диктату окружающих в ущерб собственной независимости». Несмотря на то, что ее замысел имел исключительно философскую природу, перед Рэнд лежал широкий спектр возможностей превратить роман в политическое моралите. Однако она все еще колебалась относительно того, стоит ли ей писать книгу такого типа.
