любим был народом и доднесь его помнят. О прочих всех сговорных церемониях или весельях умолчу: нынешнее мое состояние и звание запрещают (Наталия писала это письмо, будучи монахиней. —
Е. П.). Одним словом сказать: все что, что можете вздумать, ничего не упущено было».
Помолвка Наталии и князя Ивана состоялось через три дня после обручения Петра II с сестрой Долгорукова — Екатериной Алексеевной. А что же прежняя невеста Петра Мария Меншикова? Для того, чтобы узнать о ее судьбе, нужно вернуться на два года назад.
«Я хочу уничтожить фельдмаршала!»
В дни всевластия Меншикова в его дворце на Васильевском острове состоялась такая сцена: Петр вошел в комнаты князя и, застав там гостей — нескольких вельмож, сказал им: «Я сегодня хочу уничтожить фельдмаршала». Все застыли в недоумении. И тогда Петр подал Меншикову бумагу: это был подписанный рукою государя патент на чин генералиссимуса. Этот маленький спектакль, скорее всего, срежиссировал сам тщеславный «Данилыч».
Теперь же Долгорукие искусно подогревали обиды юного Петра на Меншикова, и недовольство навязанной невестой. Тщеславие и жадность генералиссимуса — самые верные их союзники. Летом 1727 г. цех петербургских каменщиков поднес императору 10 000 червонцев. Петр отправил эту сумму в подарок своей сестре — Наталье Алексеевне. Узнав об этом, Меншиков забрал деньги себе, Петра это разозлило, в ярости он был подобен деду, но «Данилыч» урока не усвоил и это не единственная стычка с подрастающим царем из-за денежного содержания. Очень скоро Петр пришел к выводу, что Меншиков его обкрадывает.
Уже все при Дворе начинают понимать, что положение «полудержавного властелина» шатко. Все, кроме него самого. Прусский посланник пишет: «До́лжно сознаться, что Меншиков легкомысленно отказался тогда от всего, что ему советовали добрые люди для его безопасности; временщик сам ускорил свое падение, поддаваясь своему корыстолюбию и честолюбию. Ему надлежало действовать заодно с Верховным тайным советом, поддерживать им же заведенный государственный строй, а, вместе с тем, приобретать расположение к себе и царя, и его сестры. Меншиков же прибрал к рукам все финансовое управление, располагал произвольно всеми военными и гражданскими делами, как настоящий император, и оскорблял царя и великую княжну, сестру государя, отказывая им в исполнении их желаний; все это делал он, увлекаясь тщеславною мыслью, что ему надобно обоих царственных детей держать под ферулой [16]».
В день именин Александра Даниловича царь не приезжает к нему в Ораниенбаум, это — дурной знак. 3 сентября 1727 г., в воскресенье, Меншиков назначил освящение своей домовой церкви в Ораниенбауме, надеясь на этом празднике примириться с Петром, но царь снова не приехал, хотя вместе с Натальей находился в двух шагах от Ораниенбаума — в Петергофе. На праздник Меншиков созвал всю знать, и они стали свидетелями его позора. На другой день Меншиков отправляется в Петергоф, там готовятся к празднованию именин Елизаветы, а царь с утра уехал на охоту. Меншиков недолюбливал Елизавету из-за того влияния, которое она имела на Екатерину, а теперь на Петра. Переступив через свою неприязнь, он идет к ней на поклон, не добившись от нее никаких обещаний, уезжает в Петербург и не присутствует на Петергофском празднике. Петр приказывает перевезти все царские экипажи и все царские вещи из дворца Меншикова в царский Летний дворец. Меншиков приказывает вывести с Васильевского острова, квартировавшие там гвардейские полки, видимо, опасаясь, что им будет отдан приказ о его аресте. Однако эта мера не могла его спасти.
На обеде с Долгорукими и с членами Верховного тайного совета Петр говорит: «Я покажу Меншикову, кто из нас император — я или он. Он, кажется, хочет со мной обращаться, как обращался с моим родителем. Напрасно. Не доведется ему давать мне пощечины» и через Остермана передает Тайному совету приказ: «Понеже мы восприяли всемилостивейшее намерение от сегодня собственною особою председать в Верховном тайном совете и все выходящие от него бумаги подписывать собственною нашею рукою, то повелеваем, под страхом царской нашей немилости, не принимать во внимание никаких повелений, передаваемых через частных лиц, хотя бы и через князя Меншикова».
От дворца Меншикова удаляют почетный караул, полагавшийся ему как генералиссимусу, и объявляют о его аресте. Остерман и Долгорукие одержали бескровную победу.
12 сентября Меншиков получил приказ, в котором сообщалось, что он лишается всех чинов и званий, и должен ехать со своим семейством в Раненбург — маленькую крепость недалеко от современного города Липецка. Один из современников вспоминает: «Проезжая по улицам петербургским, он кланялся направо и налево из своей кареты и, видя в сбежавшихся толпах народа своих знакомых, прощался с ними так весело, что никто не заметил в нем ни малейшего смущения». По дороге кавалькаду карет и повозок, увозивших семью Меншикова, нагнал курьер с приказом отдать все ордена. Александр Данилович в пути занемог, его везли на носилках, привязанных к лошадям.
В Раненбурге Меншиков сделал последнюю, довольно робкую попытку изменить свою судьбу: празднуя день рождения, раздал охране дорогие подарки. Начальник охраны, опасаясь доноса, решил сам доложить об этих дарах. Его тут же сместили с поста, Меншикова обыскали, арестовали все его имущество, привезенное в Раненбург, а позже отправили дальше на восток — в город Березов Сибирской губернии.
Меншикову оставалось жить всего два года. Он умер 12 (23) ноября 1729 г. в Березове, в возрасте 56 лет. Дарья Михайловна скончалась еще по дороге в Березов, в Казани, старшая дочь Мария, «порушенная» невеста Петра II, умерла от оспы. Из ссылки вернулись — сын Александр, который продолжил род Меншикова и младшая дочь светлейшего, вскоре вышедшая замуж.
«Порушенные» невесты и разрушенные планы
Теперь Остерман и Долгорукий-старший могут праздновать победу, а две невесты — Екатерина Долгорукая и Наталья Шереметева готовятся к свадьбам.
Леди Джейн Рондо, жена английского посла в России, жившая в Петербурге и Москве в 1729 г., рассказывает в письмах своей приятельнице: «Некоторое время тому назад я познакомилась с юной дамой, которая не играет в карты по причине ли той же непонятливости, что и я, или же потому, что ее сердце преисполнено более нежной страстью; я не берусь определить. Кротость, доброта, благоразумие и учтивость этой восемнадцатилетней особы заключены в хорошенькую оболочку. Она — сестра фаворита, князя Долгорукого. Предмет ее любви — брат германского посла; все уже оговорено, и они ждут только каких-то бумаг, необходимых в его стране, чтобы стать, я надеюсь, счастливыми. Кажется, она очень рада, что в замужестве будет жить за пределами своей страны; она оказывает всевозможные любезности иностранцам, очень любит жениха, а тот —
