Эта встреча показалась Александру не менее важной, чем то, что он увидел «Смерть Сарданапала», открыл для себя гений Шекспира или узнал о трагической судьбе королевы Христины и ее любовника. Эта встреча доказывала, что невероятнейшие совпадения в жизни случаются так же часто, как в вымыслах самого безумного писателя. Неожиданные развязки, свидетелем которых он ежедневно становился, подталкивали Дюма к тому, чтобы дать волю своему воображению, пренебрегая здравым смыслом и логикой, чтобы отказываться от возможного ради невозможного.
Он охотно согласился провести ночь в участке вместе с двумя призраками, явившимися из его прошлого, и с воришкой, которому было явно не по себе. Аглая вскоре уснула, прикорнув у мужа на плече. Сидя рядом с ними в камере, Александр разглядывал эту дружную и заурядную чету и жалел их, пресно и безмятежно счастливых. Затем он перестал о них думать и вновь погрузился в свои мечтания. Есть ли для творца большая радость, чем ощущать, как персонажи, теснящиеся в голове, требуют выпустить их на сцену или на страницы книги? «Я видел глазами памяти барельеф мадемуазель де Фово, врезанный в стену, и там, в караульном помещении на бульваре Бонн-Нувель, рядом с этой женщиной и ее мужем, напротив этого вора, которого на ближайшем же заседании суда присяжных должны были приговорить к трем годам тюремного заключения, мое воображение создало первые сцены „Христины“ [38]», – вспоминал он.
На рассвете появился комиссар, выслушал показания тех и других, невиновных отпустил, а виновного отправил в тюрьму предварительного заключения при префектуре полиции. Распростившись с четой Аннике, Александр побежал домой, на улицу Фобур-Сен-Дени, чтобы успокоить мать, которая провела бессонную ночь, встревоженная его долгим отсутствием. Затем, когда в доме воцарилось спокойствие, задумался о последствиях странной встречи с Аглаей. Уж не попытается ли он возобновить прежние отношения? Нет, может, они и увидятся, но не больше чем два или три раза, да и то из вежливости: он терпеть не может подогретую еду. Его областью всегда было будущее. А будущее в этот момент представляет ненасытная и деятельная Мелани. Она дает ему такие удачные советы, она так помогает добиться, чтобы «Фиеско» поставили во Французском театре!..
Между прочим, там только что была принята «с поправками» пьеса некоего Гюстава Друино, посвященная тем же историческим событиям. Непременно надо как-нибудь устранить с дороги это досадное препятствие. Александр обратился к своим сторонникам, но, несмотря на поддержку Вату, Арно и Альтюлена, адъютанта герцога Орлеанского, всемогущий барон Тейлор, королевский комиссар при первой французской сцене, не откликнулся на ходатайство молодого Дюма. Ну и пусть! Одержимый замыслом «Христины», Дюма мало-помалу утратил интерес к этому заговору Фиеско, некогда вдохновившему Шиллера. Его собственная пьеса на эту тему казалась ему теперь недостойной увидеть огни рампы, тогда как с «Христиной» он набрел на золотой сюжет, это уж точно! Только бы политика не встала на пути его честолюбивых стремлений!
Со времен последних выборов оппозиция владела большинством голосов в палате. После того как Виллель ушел в отставку, его место во главе правительства занял считавшийся более либеральным Мартиньяк. В Пале-Рояле тоже произошли перемены, на многих должностях появились другие люди. Александра перевели из службы социальной помощи в архивы его королевского высочества. Куча преимуществ: теперь ему не надо было «отбывать дежурство», заниматься почтой, и его расписание стало более свободным. К тому же новый начальник, «папаша Бише», казался истинным воплощением снисходительности. В свои восемьдесят лет он одевался, как при дворе Людовика XVI, любил литературу и серьезно к ней относился. Ко всему еще Бише был некогда знаком с Пироном, чьи произведения знал наизусть, – потому неудивительно, что он поощрял молодого подчиненного, позволяя ему тратить сколько угодно времени на собственные вымыслы, забросив ради этого, если потребуется, все дела и предоставляя папкам накапливаться на рабочем столе. По мнению добряка-начальника, работа могла и подождать, тогда как поэтическое вдохновение ждать не может.
Но за спиной этого ангела вскоре начались интриги. Служащие, получавшие меньше поблажек, упрекали «любимчика» папаши Бише в том, что он сочиняет пьесы вместо того, чтобы заниматься работой, за которую ему платят деньги, и думает, будто ему все позволено, если ему покровительствует Девиолен.
Девиолен, до которого дошли эти разговоры, решительно их пресек, заявив, что ему безотлагательно требуются услуги господина Дюма, который, хоть и кажется на первый взгляд несерьезным человеком, является одним из самых ценных сотрудников канцелярии. Александр немедленно решил воспользоваться случаем и добиться для себя еще кое-каких преимуществ. Набравшись дерзости, он нашел способ уберечь себя от недоброжелательства завидовавших ему писарей и прочей мелкой сошки: взял да и вселился самовольно в крохотную каморку, где конторские служащие обычно держали пустые склянки из-под чернил. Этот государственный переворот потряс Пале-Рояль от подвалов до самых верхних этажей. Девиолен снова призвал к себе виновного и задал ему головомойку, но – только для приличия, а в глубине души забавлялся, глядя на выходки чиновника-сочинителя. «И кто только подбросил мне такого шалопая? – ворчал он, хмуря брови. – Еще немного, и он начнет подбирать себе начальников по вкусу!.. Ну, ладно, ступай в свой кабинет». [39] И Александр, радуясь, что так легко отделался, поспешил вернуться к своей «Христине», которая нетерпеливо ждала его, погребенная среди груды бумаг в окружении пустых склянок.
Едва дописав последнюю строчку пьесы, Дюма озаботился тем, как бы самым выгодным образом представить ее во Французском театре. Поскольку, собираясь попытать счастья, он никак не мог решить, чьей рекомендацией тут лучше воспользоваться, Лассань посоветовал ему обратиться за поддержкой к Шарлю Нодье, близкому другу барона Тейлора. Дюма, сказал он, достаточно будет напомнить милому главному библиотекарю Арсенала о встрече в театре на представлении «Вампира», о небольшой лекции на тему эльзевиров, о беседе в антракте, предметом которой служили гости из потустороннего мира. Александр послушался, хотя совершенно не верил в то, что от этого может быть какая-нибудь польза, однако все удалось как нельзя лучше. Нодье поговорил с Тейлором, и Тейлор назначил Александру встречу у себя дома в семь часов утра.
Когда Дюма явился к королевскому комиссару, тот лежал в ванне, погруженный по горло в воду, и героически слушал чтение неким автором сочиненной им «Гекубы». Пьеса была бесконечно длинной, и Тейлор нетерпеливо ждал финала, поскольку вода с каждым актом становилась все холоднее. Время от времени монотонное чтение прерывал еле слышный плеск. Наконец Гекуба испила до дна чашу скорби и сполна насладилась местью, после чего певец ее благородных несчастий удалился, так и не сумев пробудить ни малейшего интереса у хозяина дома.
Едва за докучным гостем закрылась дверь, как Тейлор, дрожа всем телом и чертыхаясь, выскочил из ванны, влетел в спальню, нырнул в постель и натянул одеяло до подбородка. Захочет ли он теперь слушать «Христину»? Обеспокоенный Александр поинтересовался, не лучше ли ему прийти на следующий день, но Тейлор проворчал: «Раз уж вы здесь, читайте, я вас слушаю!» Александр неуверенным голосом начал читать.
К концу первого акта, совершенно убежденный в том, что попусту теряет время, он робко спросил:
– Сударь, мне продолжать?
– Ну конечно, продолжать! – воскликнул Тейлор. – Право же, это очень хорошо!
Согретый словами Тейлора не хуже, чем сам Тейлор – своими одеялами, Дюма приступил к чтению второго акта. Сцены сменяли одна другую, королевский комиссар все так же одобрительно кивал, и Александр в конце концов совершенно успокоился. Перевернув последнюю страницу рукописи, он уже нисколько не сомневался в том, что ему удалось завоевать уважение, а может быть, и восхищение хозяина дома. В самом деле, Тейлор сказал, что пьеса ему нравится, и объяснил, что надо делать дальше, в ближайшие дни: теперь автору следует прочесть «Христину» комитету Французского театра. Чтение было назначено на двадцатое марта.
