Позже Павлов рассказывал, что именно тогда, находясь в этом подвале, он по-настоящему понял, что он не просто боец Красной Армии, а воин-освободитель и что он вместе с бойцами не только изгнал гитлеровцев из дома - частицы советской территории, но и избавил от фашистского рабства десятки советских людей. Пусть в огромных масштабах войны этот подвиг только капля в море, но ведь и солдат-то всего ничего - только четверо. А не из таких ли вот отдельных небольших подвигов закладывается фундамент всеобщей, всенародной победы?
Решение, что делать дальше, оставаться в этом доме или нет, у Павлова еще не созрело, пока еще ничего определенного он не мог ответить этим людям, смотревшим на них с надеждой.
Чтобы заполнить чем-то тягостную паузу, Павлов спросил, обращаясь к старику:
- Кроме четырех секций и подвалов, что еще есть у вас в доме?
- А в котельной были?
- Нет.
- Загляните туда, на всякий случай.
Вторую и третью секции разделяла котельная.
Когда Павлов распахнул дверь в кромешную тьму, пахнущую железом и подвальной сыростью, ему показалось, что в котельной кто-то есть.
- Эй, кто здесь? - крикнул он в гулкую пустоту, отжимая на рукоятке затвора предохранитель. - Отзовись, не то стрелять буду!
- Не надо, сынок, - послышался из темноты встревоженный хрипловатый старушечий голос. - Это мы тут, бабка с внучкой.
- Обождите здесь, у порога, - сказал Павлов бойцам, а сам, осторожно ощупывая ногой каменные ступеньки, стал спускаться куда-то вниз.
Когда лестница кончилась, он достал из кармана зажигалку, но кремень, видимо, источился и искры он не высек.
- Бабушка, я боюсь... - послышался рядом, почти с полу, плачущий детский голос.
- Не бойся, милая моя, это наш солдатик, русский, он не тронет! успокаивала внучку старушка.
- Бабушка, боюсь, бабушка, боюсь... - словно в забытьи, продолжала твердить девочка.
- Напугана она, сынок, - поясняла в темноте старушка, - один фриц проклятый из ружья этого, нового, что, как горохом сыплет, сюда стрелял. Да бог нас помиловал.
Павлову стало не по себе.
- А осветиться-то нечем у вас? - спросил он.
- Оставались две спички и огарок свечи, да куда-то запропали, сейчас поищу, - ответила старушка.
Судя по шороху, она пыталась приподняться, но девочка снова закричала:
- Бабушка, миленькая, не уходи! Бабушка, не уходи!..
Темнота, пережитые опасности, присутствие "человека с ружьем", видимо, болезненно подействовали на ребенка. Павлов понял, что девочку немедленно надо успокоить.
- Глупышка, ты не бойся меня, я - свой, советский, - говорил он, опускаясь на корточки и протягивая в темноту руку, чтобы погладить ребенка по голове.
- Да, да, это хороший дядя, красноармеец, такой, как твой папа, поддакивала старушка.
Павлов нащупал сначала морщинистую кисть, а под ней тонкую детскую ручонку.
- Вот потрогай, - сказал он, поднося руку девочки к своей голове, - у меня звездочка, я не фашист, а красноармеец.
Он почувствовал, как ребячьи пальчики перебирали переднюю часть его пилотки и, нащупав звездочку, замерли на ней.
- Ну, как?
- Верно, звездочка! - в голосе девочки послышались и радость, и еще не прошедший испуг.
Павлов похлопал по карманам и достал завернутый в тряпицу кусок сахару, полученный еще утром от старшины.
- Вот тебе гостинец, - проговорил он, с трудом поймав в темноте руку девочки. - Рад бы дать еще, да нету больше.
Потом он поднялся и ощупью стал пробираться наверх, к своим бойцам.
- Слышали?
- Так точно, товарищ сержант! - ответил за всех Глущенко. - Я считаю, что нам нельзя отсюда уходить...
- А я, дядя Вася, и не собираюсь. Будем здесь держать оборону.
И чтобы утвердиться в своем решении, Павлов обратился к Александрову и Черноголову:
- Согласны, что ли, ребята?
Те ответили:
- Да, назад не пойдем. Будем обороняться.
* * *
А с обороной надо было спешить. Удравшие из дома гитлеровцы, конечно, рассказали своему начальству, что случилось. И, видимо, за то, что они отдали дом, кому-то из них попало. Поэтому с минуты на минуту следовало ждать атаки.
Павлов расставил своих бойцов по окнам, наметил каждому сектор наблюдения и обстрела и вызвал Калинина. При лунном свете он нацарапал карандашом на клочке бумаги: "Дом занят. Жду дальнейших указаний", и отдал записку Калинину.
- Отнеси в батальон... О раненых попроси женщин позаботиться.
Едва за Калининым захлопнулась дверь, как раздался тревожный возглас Александрова:
- Идут!
Павлов осторожно выглянул в окно, по площади к дому пробирались фашисты. Их было десятка полтора. Он подозвал Черноголова и, когда тот занял место рядом с Павловым, приказал:
- Приготовиться!
Затем, поудобнее устроив автомат на подоконнике, добавил:
- Огонь только по команде!
Посреди площади фашисты на минуту остановились, потом, выровнявшись в цепь, бегом бросились к дому.
- Огонь! - скомандовал Павлов.
Раздались автоматные очереди. Словно наткнувшись на какую-то невидимую преграду, упал сначала один гитлеровец, потом другой, третий... Послышался короткий выкрик на чужом языке, и цепь залегла. Но она оказалась настолько близко к дому, что при лунном свете был отчетливо виден каждый вражеский солдат.
- Одиночными, беречь патроны! - приказал Павлов. Сержант знал, как иногда в горячке боя нерасчетливо расходуют боеприпасы.
После первых же одиночных выстрелов гитлеровцы поняли, что лежать - это значит быть расстрелянными. И они еще раз бросились было в атаку, но тут же отхлынули назад.
- Не пройдете, гады! - крикнул им вслед Павлов, посылая очередь за очередью. - Здесь стоят гвардейцы!
Внимательно осмотрев освещенную луной площадь, на которой темнели силуэты нескольких убитых фашистов, Павлов опустился в заскрипевшее плетеное кресло и объявил:
- Перекур!
Рано утром, когда лунный свет смешивался с розоватым светом зари, гвардейцы отбили еще одну атаку врага. Гитлеровцы вновь откатились назад, оставив на площади до десятка трупов.
- Видно, у фашистов народу тоже немного, раз на такой дом и так мало людей посылают, - заключил Глущенко.
- Подожди, они еще подкинут, - сказал Черноголов.
- Давайте-ка, товарищи, оборудуемся, - предложил Павлов. - Война есть война, этак и убить могут.
Наблюдая поочередно за площадью, бойцы превратили несколько подвальных окон в амбразуры, заложив их наполовину кирпичом, книгами, отопительными батареями и всяким металлоломом.
Восточная торцовая часть дома, выходившая в сторону нашей обороны, все время подвергалась обстрелу с флангов. Иногда вблизи стены рвались мины.
