Вскоре были написаны два памфлетно-критических романа – «Редактор Люнге» (1892) и «Новые всходы» (в оригинале – «Новая земля», «Ny Jord») (1893), – имеющие, как считают многие исследователи творчества Гамсуна, ныне чисто историко-литературное значение.
В «Редакторе Люнге» Гамсун дорассказал историю Дагни Хьеллан, вышедшей замуж за морского офицера и ставшей светской дамой, но по-прежнему помнившей о Нагеле.
В этом романе Гамсун очень зло, как истинный сатирик, нарисовал образ беспринципного газетного дельца, который считал возможным диктовать народу, как ему развиваться дальше.
Роман по праву называют приговором буржуазному либерализму. С другой стороны, в нем впервые были «озвучены» взгляды Гамсуна на вопрос о независимости Норвегии и ликвидации навязанной ей в 1814 году Швецией унии, расторгнутой лишь в 1905 году.
Интересно, что среди руководителей радикальных движений Европы наряду с именем Гамбетты писатель называл и имя Александра Ульянова.
«Новые всходы» были не менее сатиричны – но мишенью писателя стала уже художественная богема и – шире – художественная интеллигенция. Можно сказать, что «Новые всходы» тоже являлись своеобразным продолжением «Мистерий», потому что в этом романе описывалась среда, из которой вышел Нагель. Писатель иронизировал над большими и малыми божками этой среды, гениями на час, истекающими завистью друг к другу, и это было несомненной необходимостью защититься и успокоить уязвленное самолюбие.
Если богема с ее пороками, мелочностью и завистью вызывала у Гамсуна резко отрицательные чувства, то, основываясь на собственном опыте, он вывел в романе «сладкие» образы меценатов-торговцев.
Работа над произведениями продвигалась тяжело – писателя мучили плохое здоровье и отсутствие денег. Ему вновь пришлось читать лекции – и в Дании, и в Швеции.
Но когда вышел «Редактор Люнге», ситуация изменилась. Книга разошлась почти мгновенно, и практически тут же был напечатан второй тираж.
Критика на роман, как всегда, была разной. Нильс Кьяр [75] написал в «Дагбладет»: «Эта книга – настоящий подвиг в золотой век навозных ядовитых мух. У того, кто нападает, есть силы выдержать натиск. Ему хватит мужества и стойкости отражать удары. Давайте же низко поклонимся ему, если повстречаем на улице».
В «Верденc Ганг» рецензию написал Гарборг, сквозь зубы процедивший несколько добрых слов в адрес Гамсуна, но в целом полностью разгромивший книгу [76] .
Как бы то ни было, но у Гамсуна теперь появились деньги, а желание путешествовать никогда его не покидало. И вместе со своим другом, датским драматургом Свеном Ланге, он уезжает в Париж.
Глава восьмая
ПАРИЖ
Париж 1890-х годов для большинства европейских художников был культурной столицей.
В Париже жила настоящая норвежская колония, включавшая в себя Юнаса Ли, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Эдварда Мунка [77] , Гюстава Вигеланна [78] , Эдварда Грига и многих других. Норвежцы общались преимущественно друг с другом, собираясь в кафе «Регенс». Лишь изредка Григ и Мунк появлялись в компаниях Поля Гогена и Уильяма Моларда.
Свен Ланге бывал в Париже раньше, и именно он представил Гамсуна датскому художнику Вилли Гретору, у которого Гамсун жил первое время. Гамсун, с его интересом к человеческим характерам и психологии, был в восторге от аморального Гретора.
Помимо собственных картин, художник делал и прекрасные копии с полотен старых мастеров, которые продавал, выдавая за произведения Рембрандта, Тернера и Ван Гога. Он был замешан в самоубийстве одного из своих друзей.
Драматург Франк Видекинд считал Гретора самым впечатляющим человеком, которого ему доводилось встречать, а Стриндберг, напротив, называл «проходимцем». Гамсун же впоследствии написал, что жизнь Гретора – это «роман, человеческий, захватывающий».
Гретор ввел Гамсуна в круг художников и писателей. Кроме того, Гретор познакомил Гамсуна с Альбертом Лангеном [79] , миллионером и издателем. Знакомство это было необыкновенно важно для писателя, потому что после скандала с плагиатом его немецкий издатель Фишер отказался выпускать «Мистерии», объясняя это тем, что предыдущий роман «Голод» плохо раскупается. Вот тут-то на помощь другу и пришел Гретор. По его рекомендации и при его участии Ланген издал «Мистерии» на немецком языке и с тех пор стал «постоянным» издателем Гамсуна.
В Париже Гамсун прожил три года, не считая короткой (на несколько месяцев) поездки в Норвегию, написал «Новые силы» и начал «Пана».
Тяжелая работа над романами отнимала у Гамсуна много сил и времени. Не улучшало настроения и то, что норвежская колония художников и писателей в это время отвернулась от него. Юнас Ли, лидер этой группы, не любил Гамсуна – он не забыл, что говорил о нем Гамсун в своих лекциях в 1891 году. А Фриц Таулов, художник и друг Ли, тоже относился к Гамсуну скептически, недолюбливая его «невротическое искусство». Поэтому большую часть своего времени Гамсун проводил с Ланге, Гретором и Германом Бангом.
Все новые работы Кнута принимались в штыки скандинавскими критиками. Статья о норвежской литературе, опубликованная в парижском журнале «Ревью де ревьюс», вызвала бурю негодования среди писателей в Норвегии. Гамсуна обвинили в том, что он не уделяет внимания таким звездам отечественной литературы, как Амалия Скрам, Арне Гарборг и Гуннар Хейберг, то есть фактически игнорирует их. В ответ Гамсун заявил, что писал статью о норвежской литературе в целом, а не об отдельных ее представителях.
В это же время Гамсун пишет Виктору Нильсону, что после приезда в Париж не мог «говорить или писать без того, чтобы каждое слово не вызвало бурю гнева в Норвегии, Дании и Швеции».
Насколько реальным было это ощущение ненависти, сказать трудно. Гамсун жалуется, что оказался в изоляции, но в конце 1882 года пишет, что «газеты, которые ругали меня последними словами, на следующий же день предлагали мне высочайшие гонорары, чтобы заполучить мои статьи».
Тем не менее не вызывает сомнений тот факт, что Гамсун действительно разворошил «осиное гнездо». С одной стороны, он делал это совершенно сознательно, ибо другого пути и возможности пробиться у него не было, да и силы (моральные и физические) выдержать осиные и змеиные укусы у него имелись. С другой стороны, эти укусы ранили его невероятно.
«В конце концов, – пишет Туре Гамсун, – выступления критиков и писателей стали столь личностными, не касающимися литературы, что сам Бьёрнстьерне Бьёрнсон выступил в защиту Гамсуна. Гамсун... был растроган, узнав об этом от друзей».
Особенно приятно было услышать, что в его поддержку высказался именно Бьёрнсон, которого он всегда, несмотря на собственную критику, бесконечно уважал и ценил. В 1913 году, отвечая на вопросы американского журналиста, Гамсун писал:
«Из наших классиков я ценю конечно же больше всего Бьёрнсона... Только он, единственный из старшего поколения, является лириком, и повести его хотя и не всегда ровны, но часто превзойти их невозможно. О его значении для норвежского языка знает каждый норвежец, да и сам он, как никто другой, был истинным норвежцем... Его пьесы – лучше всего в норвежской драматургии, потому что в них есть пульс жизни...
Бьёрнсон – лучшее из нашего наследия, и мы долго еще будем жить за его счет».
Во Франции Гамсун начал работу над «Паном». Ланген фактически спонсировал писателя, регулярно выплачивая ему небольшие суммы, которые тот немедленно тратил на жизнь и всевозможные увеселения. Он и сам знал, что часто просит деньги, а потому время от времени с обезоруживающей прямотой заканчивал свои просьбы фразой: «Но вы ведь богаты».
