«Она может показаться безумной оптимисткой, — вспоминает Моника Гонтье, оказавшаяся рядом с Франсуазой благодаря Бернару Франку: — Однажды в дождливый день в Сен-Тропе она решила вести себя так, будто погода была хорошей. Мы отправились на пляж и пообедали под зонтиками в клубе “55”. Доказательством ее душевной доброты может служить записка, которую она написала мне много лет спустя, когда я переживала сильный упадок душевных сил. Это было 6 марта 1972 года: “Я, нижеподписавшаяся Франсуаза Саган, подтверждаю, что Моника Паглиеро придет в себя через два месяца от нижеследующей даты”».
«Она интриговала нас своей двойственностью — детскостью, сквозь которую пробивалась женская природа, — замечает Анабелла Бюффе. — Она была одновременно представительницей буржуазии семнадцатого округа Парижа и маленькой крепкой крестьянкой из Ло, она изящно чередовала свои открытия в области запретного с невинными интеллектуальными удовольствиями». Жан-Поль Фор, который сыграл такую значительную роль в жизни Франсуазы Саган, познакомился с ней через Анабеллу, манекенщицу и танцовщицу, чья свадьба с Бернаром Бюффе[159] стала сенсацией. Они были представлены друг другу фотографом «Жур де Франс» Люком Фурнолем в мае 1958 года в порту Сен-Тропе. Обоим показалось в эту секунду, что они созданы друг для друга.
Пораженный Жан-Поль Фор, встречавшийся тогда с Анабеллой, влюбился с первого взгляда, но сердце не считается с разумом. Он и не предполагал, что его первая встреча с Франсуазой Саган станет историей редчайшей любви и дружбы: «Анабелла, которая постоянно мне рассказывала о своей подруге, организовала в ее честь обед. Нас было четверо или пятеро. Приехал Мишель Полак[160]. Франсуаза мне не понравилась. Я счел, что она, скорее, неприятна. А когда мы встретились следующей зимой, между нами пробежали какие-то токи, и мы поняли, что очень близки».
«Время от времени мы ездили на юг», — продолжает Жан-Поль Фор, который вел бродяжническую жизнь. Сегодня у него была одна любовница, завтра другая… Женщины, алкоголь, наркотики придавали его шумному существованию дополнительный драматизм. Этот неуравновешенный человек, подверженный меланхолии, тоске, безумию, наконец, обладал своего рода самоуверенностью. Рядом в Франсуазой Саган он чувствовал себя успокоенным. Она была глубоко одинока среди своих многочисленных друзей, но излучала любовь к жизни. Сжигающая страсть, которую он почувствовал к этой исключительно умной девушке, сослужила ему дьявольскую службу.
От людских глаз их скрывали горячие ночи в Сен-Тропе, в которые они совершали всевозможные глупости и предавались сладострастию. Для Франсуазы и Жан-Поля это было царство свободы, радости, дружбы. Дом романистки, где собирается вся компания, расположен в местечке Байи де Сюффрен с рядами высоких домов над портом, серых или цвета охры. За ними вился лабиринт узких и извилистых улочек, по которым бродили тощие кошки. Каждый день кто-нибудь приезжал, и всех приходилось устраивать.
Такое тесное соседство дало повод написать Александру Астрюку так: «Я не любил эту атмосферу, где смешивались оцепенение и волнение, эти бесконечные изматывающие ссоры и примирения, разобранные и никогда не убираемые кровати, где спали разнообразные посетители, пребывавшие в невероятной последовательности, для меня необъяснимой, все это напоминало отель, где останавливаются по преимуществу на ночь. Самым удивительным для меня было это горячечное безразличие, своего рода гнетущая скука, искусно поддерживаемая маленькими глотками алкоголя и большими глотками дрожи: впереди смерть, на авто, несущихся прямо в ад»[161].
В сознании всех этих людей утверждалась «Легенда Саган», и главная виновница происходящего ничего с этим не могла поделать. Она зарабатывает много денег, ей хочется их тратить. Она любит праздник, она хочет, чтобы в нем поучаствовали ее друзья. Зачем бороться против общественного мнения, которое основывается на доступной информации. Было подсчитано, что «Здравствуй, грусть!» принесла своему автору 11 кг 400 г вырезок из прессы. Франсуаза сохранила только три, которые, по ее мнению, отражают истину. Одна из истин была услышана журналистом «Пари-Матч» Жаком Борже от самой Франсуазы во время пьяной ночи в Сен-Тропе. Но на следующий день он уже ничего не помнил: все растворилось вместе с винными парами.
«Тебе нужно познакомиться с моей подружкой из Сорбонны», — заявила Флоранс Мальро Франсуа Нурисье[162], с которым познакомилась на занятиях по пропедевтике. В 1951 году, когда ему было двадцать три года, он опубликовал свой первый роман «Серая вода», название которого было позаимствовано из «Эпиталамы», романа Жака Шардона[163]. Удачно войдя в литературный мир, он легко нашел общий язык с Франсуазой Саган, особенно если учесть, что он знал наизусть целые страницы из Мальро и Сартра.
Возможно, Фло надеялась, что Франсуа Нурисье заинтересуется рукописью «Здравствуй, грусть!», так как он только что был назначен генеральным директором издательской компании «Деноэль». Сегодня академик и лауреат Гонкуровской премии говорит, что размышлял не слишком долго: «Когда она мне сказала: “Слушай, Франсуаза написала роман”, я посоветовал ей отдать роман своей матери. Спустя пятнадцать дней Клара Мальро сообщила мне, что она просмотрела рукопись бегло, так как в ней много опечаток. Я ответил: “А… Ну ладно”, — и больше романом не интересовался». Но это не помешало ему быть одним из верных ее соратников и сохранить самые радужные воспоминания о молодых годах, проведенных вместе, — о встречах на площадке «Клозери де Лила» или танцевальных вечеринках.
Жак Шардон, который внушил ей надежду на успех, отреагировал на появление романа «Здравствуй, грусть!» следующим образом: «Я прочел на этой неделе роман Франсуазы Саган. Эта девушка хорошего происхождения — из плеяды великих писателей. Ошибки здесь быть не может, это видно, как виден цвет глаз, оттенок кожи; это заставляет сильнее биться сердце. Талант — вещь совершенно уникальная, во всех отношениях блистательная, сияющая, живая, девственная. Талант можно любить или оставаться к нему равнодушным. Если уж талант любят, то безмерно. Эта любовь — суровый приговор.
Эта девушка одарена всем, кроме одного, того, что требует от автора большего жизненного опыта. Когда по ходу действия происходит какое-то событие, мы чувствуем, что она растеряна. Оно плохо вписывается в жизнь, оно иной природы, чем череда жизненных событий; ей очень тяжело создать жизнеподобие в тексте: здесь нужна большая ловкость»[164]. Франсуаза Саган, у которой не было привычки перечитывать свои произведения, перелистывала иногда «Здравствуй, грусть!». «Это просто хорошо выдуманная история!» — заключает она, сразу замечая глупости и ляпы, которые не бросились в глаза Жаку Шардону.
