— До чего я люблю бывать у них. Накормят на целую неделю, да еще короб словечек и выражений для будущих рассказов с собой унесешь. Сразу получаешь и телесную и духовную пищу, так сказать, универсально обедаешь. «Не хлебом единым»…
Хозяйка дома действительно выражала свои чувства и мысли оригинально и красочно. Так, встретившись с Георгием Ивановым на набережной, она задала ему неожиданный вопрос:
— Скажите, вы очень чувственный? Не правда ли? — Он опешил, а она, приняв его молчание за согласие, пояснила: — А я сама безумно чувственна. Иногда, глядя на закат, я просто слез удержать не могу. Но вы поэт и, конечно, еще чувственнее меня.
— Только завтра вечером у них садитесь поближе, чтобы мы могли вести «немые разговоры», — уславливается со мной Тэффи.
«Немые разговоры» — то есть попросту многозначительно подмигивать друг другу в самых патетических местах монолога хозяйки.
Впрочем, «разговоры» не всегда остаются немыми. Иногда Тэффи и Георгий Иванов подхватывают какое-нибудь из ее особенно колоритных выражений и вышивают вокруг него фантастический узор, разыгрывают целый скетч, понятный мне одной.
Так и сегодня, за этим обедом. После закусок, бульона с пирогами подают гуся. Тэффи сладко жмурится, любуясь им.
— Обожаю собрата по перу! — радостно восклицает она. — Особенно золотисто-зажаренного, с яблоками и тушеной капустой.
Георгий Иванов провозглашает тост, указывая на гуся:
— За него и за всех его собратьев по перу. И за всех наших собратьев по перу, тех, что сейчас и мечтать не смеют о таком пиршестве!
Хозяева сияют, как, впрочем, и гости.
На несколько минут наступает тишина, вызванная усердным, сладострастным уничтожением гуся.
Хозяйка самодовольно оглядывает жующих гостей. Но пауза, брешь в застольной беседе, по-видимому, кажется ей слишком большой, и она, стараясь заполнить ее, начинает жаловаться на трудные времена:
— Ах, до чего все мучительно трудно в наши дни! Все, без исключения! — лирический вздох, заканчивающийся удивительной находкой. — Особенно — кухня. Ведь кухня такая утопия!
Я боюсь взглянуть на Тэффи и еле сдерживаю смех.
Но Тэффи как ни в чем не бывало деловито поддерживает хозяйку:
— Как правильно вы определили кухню — утопия она. Я и сама, как только начинаю возиться с кастрюлями и сковородками, думаю это.
— Да, — подхватывает Георгий Иванов тоном провинциального резонера, — кухня — тут и сомнения не возникает — утопия. Однако же не одна лишь кухня, а и многое другое. К при меру взять — даже литература и та утопия.
Тэффи резко протестует:
— Ну уж нет! Позвольте, позвольте! Экую гиль понесли! От вас-то я этого никак не ожидала. Никаких взаимоотношений между литературой и утопией существовать не может. Каждому ясно — слово «утопия» происходит от глагола «утопнуть» и, как и он, употребляется исключительно в просторечии.
— Нет уж, Надежда Александровна, теперь вы позвольте! — Георгий Иванов начинает в притворном негодовании повышать голос. — Вы не станете, надеюсь, отрицать…
Хозяйка переводит встревоженный взгляд с него на Тэффи. Чего они так горячатся. Не к добру это. Спор легко может перейти в ссору и погубить ее дорого стоивший обед.
— Надежда Александровна, — умоляюще произносит она, возьмите еще крылышко. И печеное яблочко. А у вас, Георгий Владимирович, совсем нет подливки.
Но не так-то легко прекратить этот словесный поединок, принимающий — по ее мнению — опасные размеры. Георгий Иванов не унимается.
— «Утопия», — продолжает он веско и убедительною — происходит и от слова «топь». А оно-то издревле приобрело права гражданства и в прозе и в стихах. И провело туда за собой и «утопию». Вспомните хотя бы знаменитую строфу Пастернака, в коей они оба фигурируют.
Тэффи, предвидя мистификацию, сосредоточенно сдвигает брови:
— Не помню. Что-то мелькает в памяти. Но нет. Не то. Процитируйте-ка ее!
Георгий Иванов, отбивая отчетливо ритм, «цитирует» тут же им сочиненную строфу:
По крыше дождя дробь,
В саду болота топь.
Ну, прямо копия
Картины Клевера —
Бездарная утопия
Осеннего севера…
Тэффи, прослушав ее внимательно, трижды кивает:
— Признаю себя побежденной по всей линии. Вы совершенно правы. Спасибо, что вспомнили Пастернака, — не без легкой обиды говорит она.
Я смотрю на нее. Лукавый огонек исчез из ее глаз. Она уже непритворно хмурится, снова принимаясь за гуся.
Неужели ей неприятно, что Георгий Иванов приписал выдуманную им строфу Пастернаку?
Да, этого ему, пожалуй, делать не следовало. Лучше бы он провозгласил Андрея Белого или Маяковского ее автором.
С Пастернаком у Тэффи связаны неприятные воспоминания. За несколько лет до войны она, как тогда говорили, «оскандалилась, села в калошу», напечатав в «Иллюстрированной России» «нечто несосвятимо-невообразимое» в ответ на статью Марины Цветаевой «Световой ливень», воспевающую Пастернака в «Современных записках».
"Пастернак. Никогда я не слыхала о таком поэте. Зато с детства знаю:
Танцевала рыба с раком,
А петрушка с пастернаком", —
опрометчиво заявила Тэффи в «Иллюстрированной России» надолго возмутив и восстановив против себя молодых эмигрантских поэтов.
Сколько огорчений и обид ей тогда доставил этот танец Рыбы с раком!
Неужели Георгий Иванов хочет снова напомнить ей о них. Но нет. Он, улыбаясь, обращается к хозяйке: — Должно быть, и вы забыли эту строфу? Но вы, я уверен, любите Пастернака?
— Ну, конечно, — радостно и смущенно соглашается она. — Как же можно не любить его? — хотя о Пастернаке она вряд ли слышала что-нибудь, кроме танца с петрушкой. — Он так много говорит русскому сердцу, — неожиданно добавляет она.
Тэффи достает из сумочки помятый конверт и огрызок карандаша.
— Запишите мне, Георгий Владимирович, эту строфу. А то опять забуду. Ведь и моему сердцу Пастернак так много говорит. Он мой любимый поэт, — правда, с недавних пор, — ехидно поясняет она. — А строфа эта просто прелестна.
— И как по-пастернаковски. Его ритм. Его дыхание! — восхищаюсь я. — Кто, кроме него, мог бы так?..
— Даст же Бог человеку талант! — сентенциозно заканчивает лингвистический диалог Тэффи, принимаясь за появившийся на ее тарелке третий кусок «собрата по перу».
Хозяйка, видя, что все пришло в порядок и ничто больше не грозит нарушить благочинность ее пышного пира, снова сияет.
Обед удался во всех отношениях — даже в интеллектуальном. Тэффи и Георгий Иванов говорили так умно, так интересно. Многому можно научиться, слушая их. Да. Хозяйка права. Обед действительно прошел удачно. И даже блестяще.
