Как показывает опыт многих исследователей Канадского архипелага, при определении глубоководных районов большую помощь оказывают видимые линии эрозии суши, производимой движущимся льдом. О глубине прибрежных вод можно судить по наклону береговой полосы, по геологической характеристике побережья и по другим специфическим признакам. По этим признакам я и выбрал проход для нашей первой попытки. Другой проход, который также можно было исследовать, подобных признаков не имел. Робертсон высказал предположение, что вряд ли он окажется достаточно глубоководным; по его мнению, при попытке пройти через него мы встретимся с непроходимыми отмелями. Однако этот проход надо было исследовать хотя бы потому, что на карте он был представлен сплошным белым пятном.
Официальные приказы не требовали от меня обследования пролива Барроу. Нам предлагалось лишь «установить возможность прохода подводной лодки через проливы Канадского арктического архипелага». Чтобы выполнить эту задачу, достаточно было просто пройти через проливы.
Однако если бы мы нашли глубоководный проход в проливе Барроу, которым подводные лодки могли бы пройти в условиях неблагоприятной ледовой обстановки в темное зимнее время, то мы, конечно, решили бы задачу в значительно более широком аспекте. Один успешный проход через пролив доказал бы лишь тот факт, что здесь существует узкий проход, который нам посчастливилось найти. Если же мы пройдем через пролив несколько раз туда и обратно, мы тем самым докажем существование действительного пути для подводных лодок.
Исходя из этих соображений, я решил совершить четыре рейса по одному, предположительно наиболее глубоководному, проходу, и три рейса по другому. Осуществление такого плана увеличивало наше плавание на двое суток, но я надеялся, что результаты вполне оправдают наши усилия. Все участники совещания с готовностью согласились с моим решением.
К утру погода начала ухудшаться. Всплыв на поверхность для определения места корабля при помощи радиолокатора перед тем как идти на запад, мы обнаружили, что восточный ветер усилился до шести баллов. Видимость понизилась до десяти миль, облачность увеличилась, а волнение стало около трех баллов.
Вскоре мы погрузились и взяли курс на запад. Моллой внимательно следил за самописцем эхолота, вычерчивавшим очертания неисследованного дна. Я встал позади него, испытывая волнующее чувство от пребывания на корабле, который впервые в истории человечества совершает промер этого малоизвестного уголка на земле. В известном смысле мы могли теперь поставить себя в ряд прославившихся исследователей Арктики.
По истечении первых нескольких часов ничего не произошло такого, что можно было бы занести в журнал как необычное, за исключением разве того, что глубины на нашем пути оказались неожиданно большими. Я приказал увеличить скорость хода с семи до десяти узлов. По нашим расчетам, над нами должен был бы появиться лед, но приборы не подтверждали этого. Бёркхалтер предложил еще раз всплыть, если можно, перед тем как уйти под паковый лед. Определенное радиолокатором место поможет нам зафиксировать путь, по которому мы идем, и промер глубин, сделанный нами для гидрографического управления. Поскольку о течениях в этом районе ничего не известно, нас могло снести в сторону от намеченного курса.
Карты ледовой обстановки, полученные нами в бухте Резольют-Бей, говорили о том, что кромку льда следовало ожидать на меридиане 96 градусов западной долготы и что площадь покрытия льдом составит сначала 80 процентов, а через шесть миль будет сплошной лед. В шесть часов тридцать минут вечера я решил всплыть.
Получив несколько пеленгов на острова, штурман доложил, что определение по ним вызывает сомнение, так как пересечение пеленгов дает слишком большой треугольник. Расстояния, замеренные радиолокатором, также не совпадали с местом корабля на карте. Глубоко озабоченный этим докладом, я подошел к карте на штурманском столике. Штурманы, плававшие здесь на ледоколах, рекомендовали вести прокладку по курсовым углам на острова безотносительно к положению последних на карте. Другими словами, если следовать их рекомендациям, мы должны были продвигаться подобно прыгающему с ветки на ветку Тарзану, нисколько не интересующемуся точным расстоянием между деревьями. Нам представлялось, что острова в действительности находились на значительно большем, приблизительно на четыре мили, расстоянии друг от друга, чем было показано на карте. Из-за такой неточности мы могли выскочить на берег, если повернули бы слишком рано, не зная о том, что идем прямо на остров.
Единственный выход из положения состоял для нас в том, чтобы не считаться с расстояниями и пеленгами на острова, которые мы прошли, и рассчитать свое место относительно тех островов, которые были впереди и которые представляли для нас опасность. Но меня озадачивало отсутствие льда. Мы увидели лишь несколько отдельно плавающих небольших льдин. Восточный ветер немного усилился, температура понизилась до ноля градусов, давление незначительно понизилось, видимость уменьшилась до шести миль.
Через некоторое время мы снова погрузились на глубину. Я присоединился к Уитмену и Лайону в кают-компании, чтобы выпить по чашке кофе. Но где же лед? Уитмен провел пальцем по карте, показывая линию, на которую выносит ломаный лед восточный ветер. Эта линия, по его мнению, находилась в семи милях западнее нашего места.
Лайон кивнул в знак согласия и многозначительно постучал своим пальцем по тому месту на карте, где проход сужался в узкое горлышко между двумя островами: здесь, по его мнению, наверняка будет лед.
Возвратившись в центральный пост, я принял на себя управление кораблем за несколько минут до первого опасного поворота на новый курс. Все шло нормально. Глубина под килем постепенно уменьшилась со ста восьмидесяти до ста тридцати пяти метров. Моллой переключил эхолот с мелкомасштабного записывающего устройства на крупномасштабное, расположенное рядом со штурманским столиком.
Мое вращающееся, обтянутое красной искусственной кожей сиденье находилось в удобном месте на перископной площадке, между двумя стальными цилиндрами перископов. Не вставая с него, я мог видеть все важнейшие приборы для управления кораблем. Вахтенный офицер на посту погружения и всплытия Брюер сидел на своей табуретке позади рулевых горизонтальщиков, чуть-чуть левее меня. Он легко удерживал лодку на заданной глубине. Перед ним находилась приборная панель, взглянув на которую я мог судить о глубине, курсе, скорости, дифференте, давлении внутри лодки и о положении носовых и кормовых горизонтальных и вертикального рулей. Еще немного левее размещалась клапанная коробка системы гидравлики, у которой сидел вахтенный главный старшина. Перед ним находилось несколько рукояток для открывания и закрывания клапанов вентиляции цистерн главного балласта, захлопки шахты подачи воздуха и других важных и крупных клапанов; здесь же находилась панель указателей открытых забортных отверстий, или, как ее называли, «рождественская елка», огоньки которой говорили об открытом или закрытом положении этих клапанов. На ней зажигался предупредительный огонек, например в том случае, если какой-нибудь входной люк не был задраен при погружении.
