Понимая, что пока отечественная промышленность не может конкурировать с западноевропейской, Булгарин писал о необходимости запретительных тарифов и поддерживал меры, предпринимаемые правительством в этом направлении[205], но при этом он отмечал, что нельзя совершенно лишить отечественную промышленность конкуренции зарубежной, поскольку такая конкуренция будет стимулировать повышение качества отечественных товаров[206]. Он полагал, что «запретить вещь к привозу можно тогда только, когда свой товар будет совершенно равен по доброте и цене иностранному и когда своего товару будет достаточно для потребления в государстве»[207].
Показательно и отношение Булгарина к крестьянскому вопросу. Вскоре после воцарения Николая I Булгарин в записке для III отделения сетовал, что «для крестьян еще ничего не сделано <…>. Кажется, надлежало бы постановить что-нибудь общее в обеспечении этого класса людей, многочисленного и сильного братством с солдатами» (Видок Фиглярин. С. 168). Он полагал, что постепенно нужно освободить крестьян. В 1840-х гг. он писал в III отделение, что еще в 1820-х подавал записку[208], в которой высказывал мнение, что «крестьяне не могут всегда оставаться в нынешнем положении – и рано или поздно дойдет до топорной экспликации. <…> Для каждого сословия: дворянского, среднего и крестьянского – должен быть особенный, но один закон, т. е. права. <…> я полагал, что начать надобно с того, чтоб все хорошее, существующее в обычаях, сделать законом, т. е., разделив Россию по климатам, на три полосы, северную, среднюю и южную, все благоустройство (т. е. избрание в рекруты, барщину или оброк, сельское управление), существующее в образцовых имениях, – ввести законом во все имения. Это был бы первый шаг на этом поприще <…>. Объявить свободу вдруг – страшно, но можно действовать исподволь, так что чрез 50 лет дело сделается легко. Но начать когда-нибудь надобно» (Видок Фиглярин. С. 563). Булгарин продал родовое имение в Белоруссии и купил новое под Дерптом, поскольку не хотел владеть людьми, а в Прибалтике крестьяне уже получили свободу[209].
Подведем итог этого краткого обзора. Булгарин – не консерватор, а сторонник реформ, но реформ, постепенно проводимых центральной властью. Американский исследователь Дональд Тумим справедливо писал в своей диссертации, защищенной в Гарвардском университете, что «Булгарина можно назвать либералом-государственником; это означает, что он осознавал необходимость и неизбежность реформ, но верил, что инициатива их проведения должна исходить от правительства»[210]. В качестве наиболее важных реформ Булгарин видел просвещение народа, совершенствование законодательства и судопроизводства, а также развитие промышленности и торговли.
Как видим, в основных пунктах Пушкин и Булгарин близки: они высоко оценивают преобразования Петра и стоят за политическое и экономическое развитие России, которое должно происходить постепенно, по воле правительства, без бунтов и революций. Оба выступают за реформы: облегчение положения крестьянства, а потом и его освобождение; законность (хорошие законы и их исполнение); смягчение цензуры и возможность открыто обсуждать существующие в государстве и обществе проблемы; привлечение в государственный аппарат способных и достойных людей. По их мнению, задача просвещенных и образованных людей – по мере сил содействовать этим усилиям, прежде всего – с помощью печатного слова.
Для того чтобы продемонстрировать наличие у Булгарина и Пушкина общей системы координат, близости в постановке социальных проблем и в предлагаемых путях их решения, сравним два текста – записку Пушкина «О народном воспитании», подготовленную в 1826 г. по указанию Николая I, и записку Булгарина «Нечто о Царскосельском лицее и о духе оного», также, по-видимому, созданную по заказу властей в 1826–1827 гг. (скорее всего – в конце 1826 г.)[211].
Поводом для создания записок послужили размышления о причинах восстания декабристов. Для обоих авторов просвещение является необсуждаемой ценностью; оба считают, что не оно виновато в восстании. Булгарин: «…не науки и не образ преподавания оных виновны в укоренении либерального духа между лицейскими воспитанниками» (с. 108), Пушкин: «…одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия» (XI, с. 44). И Пушкин, и Булгарин полагают, что и знаний юношество получало недостаточно, и, главное, неверно было поставлено воспитание: «Недостаток просвещения и нравственности вовлек молодых людей в преступные заблуждения» (XI, с. 43); Булгарин также отмечает неудачное и малоэффективное обучение в отечественных учебных заведениях и пишет, что в русских университетах «молодые люди утопали в разврате и вовсе не учились» (с. 106), «ныне наступил век убеждения, и чтобы заставить юношу думать, как должно, надобно действовать на него нравственно» (с. 109).
Пушкин пишет, что лет 15 назад «воспитание ни в чем не отклонялось от первоначальных начертаний» (XI, с. 43), и Булгарин утверждает, что тогда «продолжались различные благие начинания в отношении к воспитанию, к просвещению и государственному управлению» (с. 106).
По характеристике Пушкина: в 1820-х гг. «мы увидели либеральные идеи необходимой вывеской хорошего воспитания, разговор исключительно политический; литературу (подавленную самой своенравною цензурою), превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и возмутительные песни; наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные» (XI, с. 43). Близок к нему Булгарин: «Молодые люди, будучи не в состоянии писать о важных политических предметах, по недостатку учености, и желая дать доказательства своего вольнодумства, начали писать пасквили и эпиграммы противу правительства, которые вскоре распространились, приносили громкую славу молодым шалунам и доставляли им предпочтение в кругу зараженного общества» (с. 108–109).
Оба автора предлагают меры по защите молодого поколения от вредных идей. Меры эти сводятся к ужесточению контроля за молодежью.
По мнению Пушкина, чтобы усилить роль государства в воспитании, следует решительно «подавить воспитание частное» (XI, с. 44) и обучение за рубежом, а также затруднить службу (увеличить срок получения чина) тем, кто не учился в государственных учебных заведениях.
В государственных учебных заведениях Пушкин предлагает усилить контроль за учащимися, в частности в кадетских корпусах создать «полицию, составленную из лучших воспитанников» (XI, с. 45), за «возмутительные» рукописи – исключать из учебного заведения, и т. д. Булгарин тоже предлагает усилить контроль, но, в отличие от Пушкина, он больше полагается не на репрессивные меры, а на умелое «направление умов» – убеждение, ласку и справедливость. Показательно, что если Пушкин считает, что занятия литературой, публикации учащихся в журналах и т. п. «отвлекает от учения, приучает детей к мелочным успехам и ограничивает идеи, уже и без того слишком у нас ограниченные» (XI, с. 46), то Булгарин, напротив, предлагает «давать занятие умам, забавляя их пустыми театральными спорами, критиками и т. п.». Запреты театральных рецензий и споров приводят к тому, что «юношество обращается к другим предметам и, недовольное мелочными притеснениями, сгоняющими их с поприща литературного действия, мало-помалу обращается к порицанию всего, к изысканию предметов к порицанию, наконец, – к политическим мечтам и – погибели» (с. 110–111).
