— Да, когда продукты на исходе, все труднее пополнять запасы. А шиберы без совести взвинчивают цены.
Они помолчали.
— Смотрю я на вас с Розой, — сказала Эмма, — немолодые уже вы, а покою вам нет. Роза — она вроде совсем слабенькая, как стебелек.
— Есть, Эмма, такая травка, что через могильную плиту и то пробивается…
Клара, придвинув поближе лампу, устроилась в кресле и раскрыла начатую книгу.
Скрипнула узкая дверь за стойкой. Роза, закутанная в Эммин халат, присела в ногах у Клары на скамеечке.
— Почему вы меня не разбудили? Что это за самоуправство?
— Ты так сладко спала, Роза… Роза грустно улыбнулась:
— Что ты читаешь? Гофман? «Крошка Цахес…» Слушай, прибавь ему росту, и получится ни дать ни взять наш кайзер. Он имеет ту же чудесную способность: когда наши войска побеждают, все воздают хвалу военному гению Вильгельма. А когда нас гонят, виноватыми оказываются бездарные генералы…
В погожий февральский день на оживленном вокзале Дюссельдорфа Клара встречала поезд из Берлина. Пора долгих хлопот и опасений осталась позади. Были получены заграничные паспорта и нужные визы. И сейчас Клара ждала, что вот-вот из голубого вагона скорого поезда покажется хрупкая фигура Розы в ее сером зимнем пальто, отделанном беличьим мехом, с видавшим виды саквояжем в руках.
Отсюда вместе они выедут в Амстердам, где назначена встреча организаторов международной женской конференции.
Но вот уже пассажиры покинули вагон, платформа пуста.
Клара прошла вдоль поезда.
Роза, видимо, опоздала… Клара приехала к следующему поезду из Берлина. Но Роза не появилась. Тревога овладела Кларой. Она решила ехать в Берлин. Она не могла отправиться в Амстердам одна: у Розы были нужные им адреса. Но что случилось с ней?
Поезд пришел в Берлин вечером. С вокзала Клара отправилась на квартиру Розы. Она нетерпеливо взбежала по лестнице. Дверь долго не открывали. Наконец голос Матильды Якоб, живущей вместе с Розой, опасливо спросил, кто здесь.
В квартире, казалось, не было ни одной вещи, оставленной на своем месте. Все было разбросано, вывернуто, вещи и бумаги выброшены из шкафов и ящиков… Значит, обыск!
— А Роза? — боясь услышать ответ, спросила Клара.
— Ее арестовали, увезли на Барнимштрассе. Ох, что здесь было, Клара!
— В чем обвинение?
— Ей сказали, что по приговору франкфуртского суда за антиправительственную деятельность.
Клара сидела у окна не раздеваясь, потрясенная. Розу схватили, воспользовавшись старым приговором, отсроченным из-за ее болезни. Но случайно ли, что именно сейчас, перед ее поездкой в Голландию, вспомнили об этом приговоре? Роза за решеткой… С ее хрупким здоровьем! В тюрьме военного времени. Режим женской тюрьмы на Барнимштрассе суров.
— Роза ничего не сказала тебе, когда ее увозили? Никаких поручений?
— Не было возможности: они глаз с нее не спускали. На следующий день Клара принялась за дело. Она обивала пороги канцелярий, добиваясь разрешения на передачу теплых вещей Розе.
Кларе разрешили свидание.
…С утра у железных ворот тюрьмы собираются плохо одетые молчаливые женщины.
Клара с теплыми вещами Розы и приготовленной Матильдой едой оказывается в центре толпы — в большинстве здесь женщины-работницы. Это естественно…
По ту сторону частой проволочной сетки возникла маленькая, тоненькая фигурка.
Роза спокойна и деловита. Она говорит о всяких домашних делах, вкрапливая в свою речь деловые вопросы.
— Возьми в чистке на Шпиттельмаркт, пять мое голубое платье. Спроси там Эльзу, — и Клара запоминала адрес «Эльзы», с которой ей надо было связаться.
— Напиши Гюнтеру, где я. Он, наверно, беспокоится. Пусть тетя Хильда пришлет мне теплые носки, съезди к ней на Бауерплац.
Роза давала быстрые наставления, и Клара кивком головы подтверждала, что все поняла, все сделает. У них не хватило времени обменяться даже несколькими словами нежности.
В вагоне скорого поезда после всяких волнений и суеты Клара очутилась в тишине пустого купе: военная пора не располагала людей к дальним путешествиям.
Проводник в потрепанном кителе отодвинул дверь:
— В вагоне холодновато? Что поделаешь: топим одной угольной пылью.
— Да, холодно… Солдатам в окопах еще холоднее. Теперь тепло только во дворцах.
Дверь поспешно задвинули, и Клара снова погрузилась в свои мысли. Роза… Как она выдержит тюрьму? В 1905-м, когда была разгромлена русская революция, Розу схватили в Польше. Она отправилась туда нелегально, с чужим паспортом. Ее засадили в знаменитый Десятый павильон, где она пережила страшные месяцы. Тогда они, немецкие социал-демократы, подняли кампанию за ее освобождение и добились его. Что будет с Розой теперь?
В купе стоял прочный запах кожи и дезинфекции — это был запах войны. Тьму за окном то и дело пронизывал свет фонарей маленьких станций, где скорый поезд лишь замедлял ход.
Приникнув к стеклу, Клара различала платформы с укрытыми брезентом орудиями, товарные вагоны, в оконца которых были выведены железные трубы. И она живо представила себе людей в шинелях, сгрудившихся вокруг печки там, внутри. Их скованность, растерянность, тоску, недоумение или ярость…
Последнее время она много выступала… Нелегально. Она не могла бы перечислить все города и городки, деревни и поселки, в которых побывала. Отчетливо вставал перед ней деревенский трактир, где с потухшими глиняными трубками в руках сидели крестьяне. Они слушали Кларину речь, согласно кивая головами: они-то знали, что такое война. Клара взывала к их здравому смыслу, к их классовой ненависти. Война для князей. Для обладателей огромных поместий. Не для них фронтовой цвет — хаки. Для них блестящие кивера и развевающиеся султаны. Зачем человеку, возделывающему землю, белый султан или золотые аксельбанты? Крестьянину война несет лишь смерть и голод.
Она видит себя в рабочем кафе и просто в пролете цеха, где рабочие собрались в обеденный час, жертвуя коротким отдыхом и чашкой горячего кофе, чтобы послушать «нашу Клару». Клару, которая состарилась вместе с ними, знала их повседневную жизнь как свою, а теперь призывала их — поднимитесь во весь рост и скажите полным голосом: «Мы против войны, мы не пойдем в окопы. И не станем работать на войну!»
Переодетая уборщицей, при помощи друзей Клара проникала в казармы новобранцев. Ее слушали молодые солдаты и матросы. Их глаза широко открывались, потому что это было первое слово протеста, подсказанное им. Сделают ли их жизнь легче завоевания, которые обещает кайзер?
Ее слушали студенты и учителя, и она говорила им: война — это гибель и духовных ценностей, угроза цивилизации.
