- Не ходи, родимый, не ходи, убьют тебя!
А потом, уже заметив меня, опять крикливо и громко:
- Товарищ полковник! Не ходите!
Полковник резко вырвал у нее полу шинели и быстро пошел вперед.
Еще через несколько минут мы благополучно добрались до артиллеристов, посидели у них, вернулись другой дорогой к берегу, посмотрели, как работают саперы, переправились обратно через Сож и еще несколько часов пробыли в районе переправы, Уже на том берегу.
Полковник, согнав остатки хмеля, показывал уже не бессмысленное удальство, а истинную деятельность, торопил с переправой артиллерии, проверял, как оборудованы и чем накрыты землянки саперов, следил за тем, как перебирается на тот берег штаб полка. В общем, под конец все вошло в свою колею. Это были обыкновенные вечерние рабочие часы обыкновенного фронтового дня.
Едва мы вылезли из землянки, как замолкшая при политруке "племянница" стала вновь долбить свое:
- Товарищ полковник, вам не положено. Останьтесь, не идите...
И я, глядя на эту женщину, подумал: "А нет ли в том, Как она уговаривает его не идти дальше, чувства собственного страха, собственного нежелания идти по обязанности военфельдшера туда же, куда идет он?"
И сразу же отбросил эту мысль. Было в ней что-то такое не позволявшее так думать. Она была так занята мыслями о том, что его могут убить, что, наверное, у нее не оставалось сил думать о себе.
Через полчаса мы благополучно добрались до роты. Там была короткая передышка в землянке командира роты у опушки леса. Дальше, собственно говоря, идти уже было некуда, и, наверно, тем и кончилось бы, но командир батальона, оказавшийся не на том берегу, а именно в этой своей роте, решил проявить фронтовое гостеприимство, предложил нам жареной картошки и отвинтил крышку фляги.
- Картошечки поедим, - подмигнул мне полковник. Картошки ни он, ни мы с Капустянским не ели, все трое были сыты, по понемногу из фляги пришлось выпить.
Я полчаса проговорил с командиром батальона, чувствуя, как недоволен полковник этой задержкой. Его беспокойная натура требовала дальнейших действий.
- А что у вас еще тут поблизости есть? - вдруг спросил он комбата.
Комбат стал объяснять, что левее расположена такая-то его рота, правее - такая-то.
- Нет, что ты мне про это толкуешь, - сказал полковник. - Что у тебя такого есть, чтоб писателям показать? Вот приехали к нам товарищ Симонов и вот еще товарищ. - Он недоверчиво посмотрел на Капустянского, словно тот не хотел сделать ему удовольствия и оказаться Эренбургом, и спросил меня: Артиллерию мою не видели? - Я молчал, ждал, что будет дальше. - Пушки противотанковые когда-нибудь видели? - Я сказал, что пушки противотанковые видел. - А на позиции их видели? - спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: - Я вам их на позиции покажу.
Командир батальона пытался возразить, говорил, что пушки отсюда в полукилометре, по дороге лес вырублен, открытое место, немцы его обстреливают. В крайнем случае, если необходимо попасть на батарею, надо вернуться обратно на берег и другим путем, по лощинке, добраться до артиллеристов.
До штаба дивизии мы добрались уже в темноте, наскоро простились и, не заходя в хату полковника, пересев на свой "виллис", уехали.
Я ехал и думал на обратном пути, что же творится в душе у этой "племянницы", у этой женщины, видимо, уже не рисковавшей жизнью, сопровождая своего безудержного полковника. Она была некрасива, а у него где-то была семья жена и дети, и он не скрывал этого, упомянул при ней в начало завтрака. Вряд ли она рассчитывала на продолжение отношений. Наверное, с концом войны для нее кончилась и личная жизнь.
Думая обо всем этом, я наконец дошел до простой и, должно быть, верной мысли. Она просто-напросто любила этого человека не заглядывая в будущее, зная, что нехороша собой, не так уж молода и что он не бросит ради нее семью. А в нем, должно быть, жило чувство какого-то удивления перед ней, перед ее готовностью к самопожертвованию; и вместе с тем, наверно, уже давняя привычка, что именно она, а не кто-то другой рядом с ним.
Таким запомнился мне этот день, в котором, в сущности, было куда больше драматического, чем смешного...
Мимо того дня на Соже, о котором шла речь, я, конечно, не мог пройти как писатель. С таким на фронте нечасто сводит жизнь, отсюда и подробность моей дневниковой записи. Но, как корреспонденту "Красной звезды", мне этот день, разумеется, не дал и не мог дать нужного для газеты материала. И мы с Капустянским на следующий день переправились через Сож еще раз на другом участке, на другой плацдарм.
В результате в "Красной звезде" появилась моя корреспонденция "На реке Сож", срочно написанная и переданная по военному проводу и не отличавшаяся другими достоинствами, кроме оперативности.
Но среди дневниковых записей я нашел несколько страничек, связанных с тем осенним днем на этом втором плацдарме за Сожем. Его удерживали и готовились за ночь расширить.
...Лес густой - порой ничего не видно в двадцати шагах и насквозь вымочен осенними дождями. Грязь. Сапоги увязают по колено. Дождь такой, что солдаты, пока едят, прикрывают котелки с супом, чтоб не долило дождевой водой.
Когда осенью, в грязь, большое стадо скота проходит по полю, земля изрыта следами копыт. Если мысленно увеличить эти следы раз в десять, то примерно так все это выглядит на западном берегу Сожа, изрытом воронками от мин. Разорвись все это не за двое суток, а одновременно, не осталось бы ничего живого.
Почти столько же воронок и по всему лесу. А среди них окопы и окопчики, грязные, мокрые, по щиколотку наполненные водой, но все равно тянущие к себе своим спасающим от смерти, неприглядным уютом.
Дело к обеду. Сидим в блиндаже командира полка втроем - я, он и полковник, командир поддерживающего его артиллерийского полка. Блиндаж врыт вкось в песчаный холм у подножия сосен, сверху прикрыт двумя рядами бревен. Тяжелый снаряд пробьет, а мина, пожалуй, нет. Сырой песчаный пол застлан непросохшими еловыми ветками.
Обед, который должны принести в термосах с того берега, опаздывает. Снаряды падают вокруг переправы. Отсюда слышны разрывы. Запасливый артиллерист наливает из трофейной фляги водку в кружки.
- Для возбуждения аппетита! - и добавляет, что глазомер у него артиллерийский. - Налил ровно по норме, по сто граммов.
Аппетита нет, но хорошо согреться среди сырости, от которой не попадает зуб на зуб.
Командиры полков все время вместе, с самого начала наступления. И, судя по разговору, дружат. Пушки артиллериста пока еще на том берегу, бьют по немцам оттуда, по сам он с первых часов переправы здесь, вместе с пехотой.
- Когда леса - это в общем-то хорошо, - говорит пехотинец, - Это немцы не любят лесов, а моя пехота очень даже их любит. В лесу малым числом и смелостью можно много сделать, особенно ночью.
