Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори

Чего она не знала о моих планах? Дело касалось ее ближайших слуг. Именно им я отвел роль главных козлов отпущения.

Мы решили, что разыграем спектакль с ее арестом в тихое время года, в зимние дни, когда на земле царит Рождество, когда мало кто сможет увидеть что-то лишнее. О нашем сговоре, естественно, не должен был знать никто, поэтому все должно было выглядеть как можно правдоподобнее.

Мне показалось, что после того, как она поняла, что я собираюсь забрать ее слуг на суд, она пожалела о том, что согласилась на договор со мной. Мне кажется, что она повредилась в рассудке, поняв, что людей, которые годы провели рядом с ней, ждет страшная смерть. Она вдруг ушла в какие-то глубины своего разума, укрывшись там от ужаснувшей ее действительности. Однако это уже ничего не решало. На кону стояло будущее ее семьи, да и я, признаюсь, помнил о тех щедрых дарах, которые обещали мне ее дети за благополучный исход ее дела. От Матиаса я вряд ли дождался бы подобного, если бы повернул все так, как нужно ему.

Мне больно было осознавать тогда, что если бы Элизабет приняла мои намеки об объединении двух могущественных родов Венгрии — мне не пришлось бы сейчас юлить как лису. Тогда вся венгерская знать не стоила бы и малой части наших богатств. Тогда Матиас сто раз подумал бы, прежде чем произнести слово «ведьма» по отношению к Элизабет. Но прошлого не вернешь, и я знаю, что делаю сейчас все, что в моих силах, все, что велит мне совесть.

Суд прошел скоротечно и бестолково в моем свадебном замке, в Биче. Эх, как праздновали мы там свадьбу моей милой Юдит! Шутка ли — месяцы веселья. Вся Европа смотрела на нас, открыв рот. А теперь… Теперь я пытаюсь спасти здесь семью моего друга, семью моей возлюбленной и урвать для себя кусок их богатства.

Теперь, когда страсти улеглись, дети графини благодарят меня. Она же проклинает… За расправу со слугами. Но Матиас иначе не поверил бы мне. Он и без того, вызнав о моих связях с семейством Батори, косо смотрел на меня. К тому же, я уверен, что когда все разрешится в нашу пользу, мы еще посмеемся с ней над этим переполохом.

Все, вроде бы, шло так, как нужно. Элизабет тихо жила в своем замке, под стражей, естественно. Ее навещала моя супруга, а та дарила ей драгоценности для дочерей. Матиас неистовствовал, слал запросы на продолжение дела. Земель-то он так и не получил. Я уже думал, что мы победили. Но я горько ошибался.

Как же мне плохо сейчас, после новости от детей графини, которую принес мне слуга. Отчего не отпускает меня мысль, что будь Элизабет моей женой, все сложилось бы совсем иначе?

Ференц Надашди очень много времени проводил в военных походах. Элизабет была предоставлена сама себе и могла заниматься тем, что ее увлекало.

Когда я после погребения служанки, которая ненароком дернула меня за волосы, достала из тайника листы в кожаном переплете, найденные в неизвестной комнате замка, я принялась вглядываться в каждый из них, пытаясь постичь их смысл.

Я пролистала эту странную книгу, бегло прошлась глазами по ее страницам, и мне показалось, будто что-то в ней изменилось. Я пролистала снова. Ощущение лишь усилилось, но точно понять, что же изменилось, я не могла. Тогда я решила просмотреть ее, сосредотачиваясь на каждой гравюре, на каждом символе, удержать мое неспокойное внимание и, все-таки, понять сущность изменений. Или, если таковых не найдется, уверить себя в обратном.

Я совершенно отчетливо помнила, что кресты, хотя и не были одинаковыми, были нанесены на бумагу схожим образом. Ровные шеренги знаков, темные символы на бумаге цвета слоновой кости. Теперь я уже не уверена в том, что это — бумага. При свете солнца, которое освещало листы, я поняла, что такой бумаги прежде мне видеть не доводилось. Она была слишком тонкой, слишком нежной для того, чтобы стать в один ряд с лучшей бумагой, на которой мне приходилось писать. Мне казалось иногда, что эти листы как будто живые, что они созданы кем-то из материала, который имеет собственную душу.

Находка ждала меня на первой же странице. Первый в ряду крест был обведен чем-то красным. Он имел цвет скорее не красный, который так нравится мне, а цвет свежей крови. Позже я пыталась писать на листах этой книги, но все мои попытки оканчивались неудачей — чернила скатывались с ее страниц. Было такое ощущение, будто книга сама изменилась, будто она сама пометила крест кровавым пятном. Я уверена в том, что книга — лишь проводник некоей неизвестной мне силы, лишь отражение таких явлений, суть которых мне не дано постичь.

Поняв, что нахожусь на пороге какого-то очень важного открытия, я продолжила вглядываться в каждый символ и в каждую гравюру. Я заметила, что не все кресты в книге выглядят одинаково. Так, где-то в середине книги обнаружилось несколько, над которыми была нарисована крохотная корона. Я не разгадала пока этот знак.

Я не была вполне уверена тогда, но когда я дошла до последней страницы, мне показалось, что последняя гравюра, изображавшая две руки, немного изменилась. Как будто в ней, и без того искусной и живой, появилось еще больше жизни.

Тогда я решила, что подобные изменения в книге вызваны какими-то событиями, в которых я, возможно, приняла участие со времени находки. Несколько дней я размышляла над этим. Я пыталась припомнить каждый час моего дня, я пыталась восстановить в памяти каждое слово, каждый взгляд, каждую мысль.

Часто самое заметное и самое очевидное ускользает от нашего внимания. Так случается, когда положишь кольцо, снятое с пальца, прямо перед собой на туалетном столике, а после, задумавшись о чем-то, примешься его повсюду искать, подозревать в краже служанок. А когда горячка поисков сойдет на нет, то, опустив уставший взгляд, видишь, что кольцо лежит прямо перед тобой, на самом видном месте.

Так и в этот раз я рылась в мелочах, пыталась уловить значение каждого неясного намека, но не видела главного. Я не заметила смерти служанки, которую та приняла от моих рук, ведомых волей дракона, живущего во мне.

Мне вдруг показалось, что я постигла смысл страниц с крестами. Но если каждый из них означает чью-то жизнь, которую я должна положить на алтарь моей мечты… В ужасе я принялась считать знаки. Их оказалось больше шести сотен. Если точнее — то ровно шестьсот пятьдесят один знак. Если верить этому, получается, что мне нужно забрать жизненную энергию у целой армии людей. «Может быть, мне пойти на войну? — подумала я. — Но на войне меня могут убить раньше, чем я убью столько, сколько нужно», — ответила я сама себе.