Германии. Мрамор. Париж. Лувр
Он пожал обильные плоды своих превосходных качеств. Родные так уважали и ценили его, что сам Август долго колебался, не назначить ли его своим наследником и, наконец, велел Тиберию его усыновить. А народ так любил его, что когда он куда-нибудь приезжал или откуда-нибудь уезжал, то из-за множества встречающих или провожающих даже жизнь его иногда бывала в опасности; когда же он возвращался из Германии после усмирения мятежа, то все преторианские когорты выступили ему навстречу, хотя приказано было выступить только двум, а народ римский без разбора сословия, возраста и пола высыпал встречать его за 20 миль» (Свет. Кал. 3-4).
Любовь к Германику была столь велика, что в 14 г. после смерти Августа все легионы предложили ему верховную власть, но он отказался, не желая идти против Тиберия, своего дяди и отчима. Верность долгу Гер-маник ставил превыше всего и никогда ни в малейшей степени не был рабом честолюбия.
Германик проявил себя как превосходный полководец и дважды был удостоен почетного титула императора.
С 13 г. Германик был главнокомандующим восьми легионов, стоявших на берегах Рейна, его популярность среди воинов и успехи в Германии были столь значительны, что вызвали зависть Тиберия. Для окончательной победы над германцами нужна была еще одна летняя кампания, однако Тиберий в 18 г. под разными благовидными предлогами отозвал Германика и отправил его воевать на Восток.
В 19 г. Германик в возрасте 34 лет пал жертвой козней со стороны наместника Сирии Гнея Кальпурния Пизона и его жены Планцины. Германик был отравлен медленно действующими средствами. Перед смертью он сказал: «Если бы я уходил из жизни по велению рока, то и тогда были бы справедливы мои сетования на богов, преждевременной смертью похищающих меня еще совсем молодым у моих родных, у детей, у отчизны; но меня злодейски погубили Пизон и Планцина, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастную жизнь еще худшей смертью» (Тац. Анн. II, 71).
Германик пользовался всеобщей любовью, поэтому его кончина вызвала в народе не только великую скорбь, но и гнев на несправедливость богов.
«В день, когда он умер, люди осыпали камнями храмы, опрокидывали алтари богов, некоторые вышвыривали на улицу домашних ларов (лары – божества дома), некоторые выкидывали новорожденных детей1. Даже варвары, говорят, которые воевали между собой или с римлянами, прекратили войну, словно объединенные общим и близким каждому горем; некоторые знатные варвары отпустили себе бороду и обрили головы женам в знак величайшей скорби; и сам царь царей (Артабан III парфянский) отказался от охот и пиров с вельможами, что у парфян служит знаком траура. А в Риме народ, подавленный и удрученный первой вестью о его болезни, ждал и ждал новых гонцов; и когда, уже вечером, неизвестно откуда вдруг распространилась весть, что он опять здоров, то все толпой с факелами и жертвенными животными ринулись на Капитолий и едва не сорвали двери храма в жажде скорее выполнить обеты; сам Тиберий был разбужен среди ночи ликующим пением, слышным со всех сторон:
Жив, здоров, спасен Германик: Рим спасен и мир спасен!
Когда же, наконец, определенно стало известно, что его уже нет, то никакие обращения, никакие постановления не могли унять народное горе, и плач о нем продолжался даже в декабрьские праздники (17, 18 и 19 декабря праздновались Сатурналии). Славу умершего и сожаление о нем усугубили ужасы последующих лет, и всем не без основания казалось, что прорвавшаяся вскоре свирепость Тиберия ранее сдерживалась только благодаря уважению к Германику и из страха перед ним» (Свет. Кал. 5-6).
Урну с прахом Германика привезли в Рим и совершили торжественный обряд погребения, на котором, однако, не присутствовали ни Тиберий, ни Ливия.
Как пишет Тацит, «все хорошо знали, что Тиберий обрадован смертью Германика и с трудом это скрывает. Тиберий и Ливия не появились перед народом, то ли считая, что унизят свое величие, предаваясь горю у всех на виду, то ли боясь обнаружить свое лицемерие под столькими устремленными на них взглядами» (Тац. Анн. III, 2-3).
Антония Младшая, мать Германика, тоже не была на похоронах. В Риме ходили слухи, что ее не пустили Тиберий и Ливия, дабы всем казалось, будто они сами остались во дворце только ради того, чтобы ее утешать.
«Тиберий, чтобы пресечь толки в народе, напомнил ему особым эдиктом (официальным заявлением), что множество прославленных римлян отдало жизнь за отечество, но ни о ком не сокрушались столь безутешно, как о Германике. Это было бы великою честью и для него, и для всех, если бы соблюдалась должная мера. Но мужам, занимающим высокое положение, и народу-повелителю не пристало уподобляться рядовым семьям и малым общинам. Правители смертны – государство вечно. Поэтому пусть они возвращаются к повседневным занятиям и не отказываются от развлечений, так как скоро будут даны театральные представления в честь Великой Матери Богов (этот культ пришел в Рим из Малой Азии)» (Тац. Анн. III, 6).
Против Пизона и Планцины был возбужден судебный процесс, в ходе которого Пизон покончил с собой, а Планцина помилована благодаря заступничеству Ливии. Однако ненависть римлян к Планцине была столь велика, что ей пришлось покончить с собой после смерти Ливии.
Агриппина Старшая, дочь Агриппы и Юлии Старшей, была единственной женой Германика.
Она славилась целомудрием, и простые люди называли ее украшением родины, непревзойденным образцом древней нравственности (см. Тац. Анн. III, 4).
У Германика и Агриппины Старшей было девять детей, из которых выжили шестеро: Нерон Цезарь, Друз Цезарь, Гай Цезарь Калигула, Агриппина Младшая, Друзилла и Юлия Ливилла.
Агриппина Старшая имела характер сильный и непреклонный, притворяться не умела, в гневе была упорна и вспыльчива. Она всегда помнила о своем высоком происхождении, о том, что она – внучка Августа. «Никогда не мирившаяся со скромным уделом, жадно рвавшаяся к власти и поглощенная мужскими помыслами, она была свободна от женских слабостей» (Тац. Анн. VI, 25).
Агриппина, обладая большой смелостью и решительностью, постоянно сопровождала своего мужа в военных походах.
Однажды во время войны с германцами произошел знаменательный случай: «…распространилась молва об окружении римского войска и о том, что несметные силы германцев идут с намерением вторгнуться в Галлию, и если бы не вмешательство Агриппины, то был бы разобран наведенный на Рейне мост, ибо нашлись такие, которые в страхе были готовы на столь позорное дело. Но эта сильная духом женщина взяла на себя в те дни обязанности командира и оказывала необходимую помощь, если кто из воинов нуждался в одежде или в перевязке раны. При возвращении легионов она стояла у моста и встречала их похвалой и благодарностью.
