Новый свой водевиль прислал ей известный водевилист Н. А. Коровкин. Очевидно, решение какого-то спорного вопроса между Асенковой и Коровкиным затянулось. В результате было написано очередное письмо Асенковой Сосницкому В нем, к сожалению, оторван уголок. Но главное содержание письма сохранилось.
«Милостивый государь Иван Иванович!
Напрасно Вы думаете, что я забыла или не хотела ответить Вам на Ваше письмо, но я сама хотела писать к Коровкину, да ведь Вы знаете мои сборы? Надо сперва сочинить начерно, да потом переписать, так день и прошел в сборах хвароньиных. Но теперь уж я прошу Вас, Иван Иванович, написать к нему, что он очень велик для меня, а что я не пишу к нему по причине болезни. Пожелав Вам. [пропуск] выздоровления остаюсь. [пропуск] любящая Вас.» [Далее оторвано].
Из этого короткого письма видно, что Асенкова заботилась о литературном качестве ролей, о выразительности текста. В данном случае речь идет, надо думать, о сокращении водевиля.
В другом своем письме, написанном в том же 1839 году по поводу другой пьесы, Асенкова еще более прямо и непосредственно выражает те же заботы. На этот раз письмо адресовано драматургу П. Г Ободовскому, сделавшему вольный перевод с немецкого драмы Э. Шенка «Велизарий»
«Милостивый государь
Платон Григорьевич!
Посылаю Вам Вашу пьесу только что присланную из цензуры, в ней сделаны большие вымарки, сделайте милость, потрудитесь ее прочитать, сделать поправки и если можно все это сделать поскорей, потому что нужно переписывать роли и начать репетировать, зная Вашу доброту я уверена, что Вы исполните мою просьбу
Остаюсь с истинным почтением всегда готовая к услугам Вашим
В. Асенкова»
«Велизарий» — драма в стихах, да к тому же в пяти действиях. Титанический труд — приготовить роль, как всегда, в кратчайший срок. Болезнь груди не оставляет в покое, не дает передышки. Учишь роль — а лоб становится влажным, руки — тоже, хотя они холодны как лед. В голове временами туман.
И она выходит в новом спектакле «Велизарий» в роли Елены, дочери древнеримского военачальника Велизария, находящегося при блестящем дворе императора Юстиниана. Роль Елены полна трескучих риторических монологов. Их трудно даже упомнить, не то что правдиво передать. Хоть бы соблюсти внешнюю сторону образа!
Но, как справедливо заметил журнал «Репертуар русского театра», критику до всего этого дела нет.
Премьера «Велизарий» состоялась 31 октября тридцать девятого года. А всего неделю назад в Петербург окончательно переехал Белинский. И он задумал написать для «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду”» серию писем к своим московским друзьям, в которых решил рассказать о сокровищах искусства столицы, в частности — о петербургских театрах.
Рецензируя премьеру «Велизария», он писал:
«Г-жа Асенкова занимала роль Елены. Да, господа, слухи об очаровательности г-жи Асенковой меня не обманули: она восхитительна, когда является мальчиком. премиленький мальчик. Она тоже обращает большое внимание на внешнюю сторону искусства; ее лицо ни на минуту не бывает без дела: она то с любовию смотрит на отца, то хочет заплакать, и когда закрывается платком, то невольно поверишь, что она плачет. Только жаль, что она слишком утруждает мускулы своего прекрасного лица, усиливаясь дать ему то или другое выражение.»
Белинский понял и отразил сценическое самочувствие и состояние артистки. Он только не догадывался о его причинах. Тем не менее из этих скупых строк ясно, что Асенкова, несомненно, владела сценической актерской техникой в самой высокой степени — это спасало ее в тех случаях, когда оставляли силы, когда роль была недостойна ее таланта, когда другая актриса провалила бы спектакль.
Впрочем, рядовые зрители не видели и того, что видел Белинский. Некий путешественник, И. И. Срезневский писал в своих письмах-отчетах матери по поводу спектакля «Велизарий»:
«Совеститься должен тот, кто… может смотреть на Асенкову, как на красавицу, забывая, что она дочь Велисария».;
Эту восторженность можно приписать тому, что испытывает ее обыкновенный зритель, молодой человек, неспециалист. Но сохранилось свидетельство по этому поводу и Александры Михайловны Каратыгиной, актрисы, человека, тонко разбиравшегося в сценической игре. Она писала. «В трагедии «Велизарий» Асенкова исполняла роль Елены, дочери Велизария: в сценах, в которых Асенкова, переодетая мальчиком, водит нищего, слепого отца, она заставила прослезиться многих зрителей, и после нее ни одна актриса не сравнялась с нею как в этой, так и во многих других ролях».
Так снова начинает звучать утверждение, что в ролях, требующих душевного тепла, проникновенности, силы и нежности чувств, Асенкова потрясала зрителей. Произошло так и на этот раз, в пьесе, готовить которую сколько-нибудь длительное время не оказалось возможности.
Вскоре Белинский увидел Асенкову в водевиле «Полковник старых времен» И написал о своих впечатлениях в следующем обзоре спектаклей Александринского театра:
«В «Полковнике старых времен» г-жа Асенкова в длинных ботфортах, мундире и прочем. Действительно она играет столь же восхитительно, сколь и усладительно, словом, очаровывает душу и зрение. И потому каждый ее жест, каждое слово возбуждали громкие и восторженные рукоплескания; куплеты встречаемы и провожаемы были кликами «фора». Особенно мило выговаривает она «черт возьми!». Я был вполне восхищен и очарован, но отчего-то вдруг мне стало и тяжело и грустно, и, несмотря на, мое желание полюбоваться Мартыновым в роли Фломара, я вышел из театра при начале водевиля и дорогою мечтал о Москве, о вас и о прочем..»
Эти известные строки Белинского неизменно приводятся во всех, правда весьма немногочисленных, работах об Асенковой. И объясняются они всегда одинаково: Белинскому стало грустно и он даже ушел из театра, не посмотрев другого водевиля, в котором играл любимый им артист Мартынов, потому что его огорчило зрелище таланта, размениваемого на пустяки.
Отнюдь не претендуя на опровержение установившегося объяснения злополучной фразы «но отчего-то вдруг мне стало и тяжело и грустно», хочется обратить внимание читателей на возможность иного толкования этих слов.
Наверное, каждый впечатлительный человек замечал, что иногда, после встречи в искусстве с чем-то очень ярким, необычным, сильнодействующим, ему становилось в каком-то особенном смысле не по себе, может быть, именно «тяжело и грустно» Талант художника способен ошеломить, заставить человека испытать в первый момент не восторг, а чувство, похожее на грусть, растерянность, изумление. Нельзя категорически исключать, что именно такое состояние овладело Белинским в момент встречи с Асенковой.
