Билли Митчелл - блестящий молодой генерал, светский лев, умница, острослов, красноречив, общителен. Так же, как и Дуглас Макартур, считал своим родным гнездом Милуоки. Во время Гражданской войны его отец служил в том же полку, что и Артур Макартур, 24-м Висконсинском. Дружили не только отцы, но и деды. Сердечные отношения семей как наследство передавались внукам. И именно к Д. Макартуру на Филиппины отправился Билли, чтобы в его доме провести часть медового месяца и разделить с ним радость начала семейной жизни.
Биографы, специалисты по законам развития внутреннего мира человека и так и эдак пытаются объяснить разрыв Макартура с Митчеллом. Нет недостатка в обвинении первого в эгоизме, замкнутости, отчужденности. Симпатизирующим удается несколько смягчить содержащуюся в нелестных эпитетах критику, занося Д. Макартура в разряд героев, которые предпочитают действовать в одиночку, руководствуясь собственными принципами и не подвергаясь влиянию друзей - влияние ведь может оказаться вредным. Его представляют этаким самураем, отстаивающим вечные ценности прошлых и грядущих веков. Указывается также на то, что Макартур сознательно переломал себя: ведь он учился в Вест-Пойнте и, несмотря на издевательства старшекурсников, слыл компанейским парнем, предпочитал коллективные виды спорта, ратовал за "командное мышление" и сделал немало для того, чтобы сплотить олимпийскую сборную США: в воспитании у спортсмена чувства неразрывной связи с тренером, врачами, менеджером, с другими членами команды, наконец, с болельщиками, он видел залог успеха. Да и сам не чуждался светских развлечений, приемов, коктейлей.
Внешне Д. Макартур не производил впечатления бирюка, "одинокого волка". Ведь не случайно на фронте во время первой мировой войны офицеры преподнесли ему золотой портсигар с трогательной монограммой ("храбрейшему из храбрых"), свидетельствовавшей (пусть не на все сто процентов) о симпатиях как к члену своего сообщества.
После суда Д. Макартур обронил: "Когда человек становится генералом, он лишается друзей". Что это - приговор судьи? Скорее всего. Но не Митчеллу, а самому себе. Значит, получая чин, теряешь друга. Чем больше чинов, тем меньше друзей. Д. Макартур таким образом определил себя в "одиночную камеру" из собственного "я".
Вокруг этой "камеры" всегда были люди. Но скорее они укрепляли прутья "клетки", чем расширяли ее до пределов полного уничтожения. Среди них особенно выделяются генералы Р. Сазерлэнд и К. Уитни, люди, стоявшие рядом с Макартуром в тот период, когда, казалось, он вовсе не нуждался в друзьях, ибо был "сам себе хозяин"- одним из главных столпов американского военного присутствия на Тихом океане.
Работящий и способный Сазерлэнд являл натуру эгоистичную, самовлюбленную. "Надменный самодур,- говорили о нем,- с бесцеремонными прусскими манерами, "Яго Макартура". Он мог вызвать в командующем любые, неведомые даже для него чувства, какие только существуют в природе".
Тучи немилости над начальником штаба начали собираться только на Новой Гвинее. Сазерлэнд пригласил в личные секретари жену австралийского военнослужащего и держал ее при себе практически всю Тихоокеанскую кампанию. Ее зачислили в американскую армию, более того - произвели в офицеры Женского армейского корпуса. Д. Макартур, конечно, знал обо всем. Но закрывал глаза. Однако, когда австралийка в составе американских войск высадилась на Филиппинах, главнокомандующего почему-то охватила ярость (может быть, тут сыграли роль горькие воспоминания о том, что его первая жена была "Стюардессой Першинга"). Пассию Сазерлэнда отправили в Австралию, а он сам впал в немилость.
В штабе радовались такому повороту дел. Сазерлэнда не любили. Одни за его подлый, предательский характер. Другие - за то, что были сами такими же. На мой взгляд, одну из самых ярких характеристик фавориту дал американский историк К. Блэир в книге "Макартур". Вот она: "Помпезный, оппортунист, соглашатель, возможно, больше всех презираемый другими офицерами штаба Сазерлэнд хотел быть зеркалом личности Макартура". Он и стал этим зеркалом. Потому-то дольше других и удержался рядом с Макартуром. Сазерлэнд наводил на всех офицеров страх, а себя называл "сукин сын старика", то есть Макартура.
Лесть и угождение со стороны окружающих, постоянное прославление были для Макартура необходимым допингом, наркотиком. Долгое время лучше всего это удавалось Сазерлэнду, которого еще называли "Распутиным при дворе Дугласа". Он постоянно подчеркивал исключительность генерала, его гениальность и, наконец, самые сладкие, самые возбуждающие дух, тщеславие слова: "Только Дуглас Макартур сможет возглавить нацию и повести ее за собой".
Билли Митчелл, конечно же, никогда не говорил таких слов Дугласу.
Чаша макартуровских симпатий, особенно в его "японский период", часто склонялась к Уитни. Кортни Уитни приехал на Филиппины в 1925 году. Он проявил себя как чрезвычайно ловкий, оборотистый юрист, быстро стал любимцем американских бизнесменов, особенно занимающихся золотом. К. Уитни сам стал президентом нескольких горнодобывающих компаний.
К. Уитни умело использовал тщеславие Д. Макартура. Он, отмечает У. Манчестер, был законченным льстецом. Уитни "выливал лесть на генерала, и генерал все это принимал целиком без остатка". Д. Макартур тем более охотно поддавался чарам еще и потому, что, будучи "профессиональным консерватором", Уитни, обращают внимание биографы, "сумел обратить большинство офицеров штаба в реакционеров". В немалой степени благодаря Уитни штаб Макартура являлся своего рода частицей реакционных Соединенных Штатов, где живой, тем более прогрессивной мысли не было места, где самое страшное слово - "коммунизм", где господствовали наушничество, ложь, беспринципность, сплетни, то есть порядок, оказывающий на людей гнетущее влияние, часто подавлявший здравый смысл. Кто наилучшим образом мог поддерживать этот порядок, тот и приближался к Макартуру. Недостаточно было, например, лишний раз напомнить об аксиоме (для генерала) - "азиаты понимают только силу", что с коммунистами следует разговаривать языком оружия. Д. Макартуру нравилось, когда эти его мысли развивали, точнее, "обогащали" новыми примерами. Потому-то он и благоволил к Уитни. А тот шептал в генеральское ушко: "Красные" установили контроль над государственным аппаратом США; следует обязательно замолвить слово за тех, кто сотрудничал на Филиппинах с японцами; большевики подчиняют крестьянское движение..."
Так думал и сам Макартур, но он нуждался в дополнительной энергии для поддержания ненависти к тем официальным лицам в Вашингтоне, кто не разделял (по крайней мере открыто) позиции генерала. А Уитни подливал масла в огонь, избрав одно время главной мишенью Ачесона (советник президента) и министра обороны Луиса Джонсона.
