- Она же в крови!
- Другой нет, - сказал Сашка. - А ну, ребята, за мной, бегом! Не отставать!
Группа двинулась за ним. Погода пока что благоприятствовала разведчикам: ленивый вначале снегопад усилился, поднялся ветер и вскоре от следов людей ничего не осталось. Убедившись в этом, Стрекалов остановился, сбросил вещевой мешок, вынул карту. Богданов открыл консервы, достал хлеб. Подошли Карцев с Зябликовым, не снимая с плеч рюкзаков, повалились на снег.
- Вот так-то! - усмехнулся Богданов. - Не хвались, едучи на рать...
- Да, тебе хорошо... - по своему обыкновению, начал Карцев, но, увидев колбасу, умолк.
Стрекалов, низко склонившись над картой, водил по ней кончиком ножа.
- Здесь! - сказал он и поднял голову. - Все произошло здесь, в этом районе. Обе группы сигналили отсюда. Значит, надо тут искать и главный клубок. - Он взял свою порцию, лениво пожевал хлеб. - Да, смотрите, не потеряйтесь! Крики сороки - "внимание", ворона - "иди ко мне". Ясно? Кто не умеет кричать сорокой?
- Я не умею, - признался Карцев.
- Как же ты можешь? Карцев подумал.
- Могу по-кошачьи.
Вспыхнул хохот и замер, словно сбитый взмахом руки сержанта.
- Вы что, одурели? Дорога рядом!
Дольше всех не мог успокоиться Федя. Зажав ладонью рот, трясся всем телом, стараясь не смотреть на Сергея. Богданов, перестав смеяться, озабоченно переводил взгляд с сержанта на Федю: не истерика ли? Стрекалов терпеливо ждал. Карцев вскочил и убежал куда-то. Обеспокоенный сержант послал за ним Федю. Радист возвратился скоро.
- Там какая-то землянка, - сказал он.
Федя привел группу на широкую поляну, у края которой действительно виднелась заброшенная землянка. Карцев сердито раскапывал полузасыпанный вход.
- Ну, вот вам, сеньоры, и новые апартаменты, - сказал Стрекалов, оглядывая низкий потолок из неошкуренных бревен, земляные осыпи стен и узкий проем двери. - Не нравится? Хорошо, хоть такая осталась. - Он ковырнул носком сапога кучу позеленевших гильз. - Некогда было ребятам лоск наводить...
- А, по-моему, вполне приличное помещение, - заявил Глеб. - Эх, соснуть бы сейчас минуток шестьсот! - Взгляд его больших красивых глаз затуманился, отяжелевшие веки тянули книзу. - Привал, Сань, да?
Остальные нерешительно поглядывали на командира. - Стрекалову и самому до смерти хотелось спать, но он пересилил себя.
- Здесь останется Зябликов, остальные - на проческу леса. Сойдемся тут же через три часа. Все.
- Товарищ сержант, а если нас вызовет "Заря", - спросил Федя, отвечать или нет?
- Нечего нам отвечать, - угрюмо бросил Стрекалов, - ввязались в такое дело, так помалкивайте, не то прикажут вернуться. А нам с пустыми руками возвращаться нельзя!
Разведчики опустили головы.
Богданов пришел на стоянку последним. По его виду сержант понял, что произошло нечто важное. Глядя не на Стрекалова, а куда-то мимо него, Глеб сказал:
- Ты был прав. Все произошло здесь. - Он был бледен, руки его дрожали. - Все они там... Наши ребята, - вдруг он всхлипнул и закрыл лицо обеими ладонями. - Не могу, братцы! У них вместо тела - не поймешь что!
- Ну, будет! - прикрикнул на него Стрекалов, беря автомат. - Веди!
Когда трое разведчиков пришли на место страшной казни, день был в разгаре. На повороте дороги из-под тонкого слоя снега высовывались ботинки, белье и защитного цвета кучки материи, торчали задубевшие на морозе клочья шинелей. Подойдя ближе, Стрекалов начал различать руки, ноги, головы раздавленных людей. Свежий снег ложился на другой, раскроенный до земли гусеницами танков, местами розовый от крови.
- Нет Драганова, - сказал Стрекалов, осмотрев побоище, - остальные, надо полагать, здесь.
На обочине под елкой молча страдал Карцев - его тошнило.
Вдали послышалось урчание машины, и разведчики залегли тут же, за высоким снежным сугробом. По выражению лица сержанта Глеб понял, что на этот раз фрицам несдобровать. Приближался крытый брезентом грузовик. Ковыляя по ухабам и старательно объезжая колеи, он поравнялся с местом, где лежали убитые, и дал большой крюк в сторону. Сержант приподнялся, чтобы точнее поразить сидевших в кабине, но в это время из-за поворота показался второй грузовик, за ним третий. Богданов покосился на своего командира. Стрекалов, все еще держа кабину первого грузовика на мушке, не стрелял, видимо, соображая, как поступить. В таких грузовиках с минимальной охраной - один человек в кабине, два в кузове - немцы обычно возят боеприпасы. По низкой осадке и по тому, как старательно водители объезжали колеи, Сашка понял, что машины идут от склада к передовой и нагружены сверх нормы. А это означало, что в кузове не два, а один - двоим там места нет. Решение было принято мгновенно.
- Останешься за меня, Глеб, рацию спрячьте. Меня ждите ровно сутки. Если через сутки не вернусь, возвращайтесь к нашим той же дорогой. Может быть, и прорветесь.
- Как же, Сань... - нерешительно начал Богданов, но Стрекалов уже передавал ему ракетницу.
- Если увидишь, что не прорваться, дай ракету. Ну, братцы, либо грудь в крестах, либо голова в кустах!
Когда последняя машина поравнялась с ним, Стрекалов поднялся, отряхнул снег с колен и, закинув "шмайссер" за спину, побежал через дорогу. Его товарищи видели, как он догнал грузовик и некоторое время бежал за ним, ухватившись за борт, потом чьи-то руки втащили его в кузов и грузовик скрылся за поворотом. Разведчики ждали выстрелов, криков, наконец, мощного взрыва, но все было тихо. Через минуту не стало слышно гула моторов, и над зимней дорогой вновь повисла мглистая, морозная тишина.
ТЕЛЕФОНОГРАММА
10 декабря 1943 г. Командиру 201-й стрелковой дивизии
Вам направляется личный состав из числа призывников разного возраста в количестве 1500 человек, один ИПТАП-311 и две санроты.
Командующий генерал-лейтенант Белозеров.
Спутником Сашки был пожилой немец, давно не бритый, худой, в старой, протертой на локтях и прожженной снизу шинели. До того как появиться Стрекалову, он, по-видимому, спал. Пособив незнакомому обер-шарфюреру взобраться в кузов и дав место подле себя, он заснул опять, не сказав ни единого слова и даже не взглянув как следует на пассажира. Стрекалов хотел сначала тут же его ухлопать, но потом раздумал. Пока тот ему не мешал. На всякий случай, чтобы не вызвать его на разговор, сержант притворился спящим, но немец и не собирался разговаривать, и сержант не стал притворяться. Куда они едут? Везут боеприпасы на исходный рубеж? А если нет? Но ведь даже если просто перебазируется склад, об этом тоже не вредно знать советскому командованию. Вместе с тем тревожило Стрекалова и другое: правильно ли он поступил, оставив группу на попечение Богданова? Как мог, он успокаивал себя: во-первых, Богданов не новичок на войне; во-вторых, если б Сашка погиб, группой все равно бы стал командовать Богданов; в-третьих, упустить такой момент было бы непростительно. Что же касается приказа полковника Чернова, то здесь мысли Стрекалова натыкались на глухую стену и бились о нее, как бабочки о стекло, не находя выхода. С одной стороны, рано или поздно командование убедится в своей ошибке - может, уже убедилось - и разрешит Стрекалову продолжать разведку, но тогда уже будет поздно; следовательно, он поступил правильно, предварив события. С другой стороны, в армии нет преступления более тяжкого, чем нарушить приказ старшего. За это Стрекалову, учитывая обстановку, полагается расстрел. Но дело сделано, и единственный выход для него - это продолжать начатое. В конце концов, важен результат. По привычке, хотя и с некоторым опозданием, сержант оценил свои шансы. Их немного. Форма эсэсовца поможет ему проникнуть в расположение передовых частей. Однако, чтобы передать сведения своим, необходимо вернуться к рации. На это шансов ничтожно мало. Его разоблачат сразу же, как только он вылезет из кузова. Правда, в последний момент Глеб успел заменить его шапку немецкой каской на фланелевой подкладке, но штаны у Стрекалова прежние - пятнистые, желто-зеленые с черными разводьями, похожие на украинские шаровары, и сапоги самые что ни на есть русские - "комсоставские" - добротные яловые с высокими голенищами... Предложить соседу поменяться? Он с сомнением покосился на спящего. Сашкины сапоги ему будут велики, а Сашке его малы. Вот разве попробовать обменять штаны... Сашка осторожно толкает соседа локтем. Тот вздрагивает, просыпается, смотрит на обер-шарфюрера осоловевшими глазами.
