Летом по речкам начинается рунный ход рыбы. Вода кипит, когда идут вверх по реке стада чавычи, кеты, горбуши, кижуча. Ловят рыбу все, кто может и не может ловить. Бросают все работы и устремляются к рекам люди. И все звери, какие есть, спускаются к речкам. Ловит рыбу лисица, росомаха ловит, вороны, волки, маленький соболишка ловят. Говорят, только заяц не ловит: не любит заяц рыбных блюд. Впрочем, вкус – странная штука. Коровы, например, на Камчатке привыкают есть рыбу. В Олюторском районе я видел: стоит корова около вороха рыбы и так спокойно, как будто силос, жует и жует… Медведь, конечно. Самый искусный из рыболовов, стоит по колено в воде, смотрит, смотрит. И вдруг лапой: раз! И вот уже в пасти рыба. Икра брызжет красной смородиной. Иногда начинает сразу жрать, а то кинет через себя на берег и опять смотрит, смотрит. Раз десять кинул на берег. Оглянулся – ничего нет. Украли! Рев, беготня по берегу, сцепился с соседом, которого заподозрил. Тут судей не бывает, кто сильнее – тот прав. К местам хорошей рыбалки собираются иногда по десятку медведей. Медведица учит несмышленое поколение, как надо ударить, как нырнуть на глубоком месте за рыбой. Медвежата дерутся из-за рыбины. Медведица отвлекается, дает шлепка тому и другому – и опять в воду. За день штук пятнадцать – двадцать лососей ухитряются выудить. Насытившись, медведи едят только икру, а рыбу таскают в яму неподалеку, и она там киснет дня три-четыре. Все лето медведи держатся у реки. Тут их и бьют. Но мясо в такое время – на любителя. Я ел без особого аппетита: рыбные запахи. Мясо вкуснее осенью, когда медведи поднимаются от речек в тундру на ягоду, или еще позже, когда поспеют рябина и кедровые орехи. С первым снегом медведи ложатся в берлогу и «сосут лапу» – пять месяцев живут только жиром, запасенным на рыбалках и ягодниках.
Камчатский медведь по характеру похож на мишек, знакомых нам по сказкам, по первым книжкам, но все-таки это не плюшевый зверь. В блокноте у меня не менее сотни записей с пометкой «медведь», сделанных в разных концах Камчатки. Множество забавных историй и наблюдений. «Понимаешь, приземлился на берегу, а он к самолету – любопытство, видишь ли, появилось». «От лагеря нельзя отойти: вернешься вечером – все пораскидано, еду сожрал». «Кричу в телефон: медведь на дровяном складе! Пришлось пожарников звать…» «Стоим, глядим друг на друга – шагов десять. Не более. Как заревет, жидким ударил – и деру…» «Забавно от комаров отбивается: лапами туда-сюда, на брюхо падает и ползет, комаров давит…» А вот запись, которая, пожалуй, больше, чем другие, заставляет забыть о плюшевых мишках.
Степан Иванович Ушаков.
В первый день на Камчатке мне позвонил московский знакомый: «Ты вот все со зверями… В больницу самолетом привезли парня… Понимаешь – медведь».
…Парень своим ходом вышел ко мне из палаты. Но был он в бинтах с головы до ног.
– Вот как отделал… – Парень достал из халата зеркальце. – Двенадцать скобок на этой щеке и на этой – лапой ударил…
Вот что рассказал Колодкин Виктор, шофер и строитель из тундрового поселка Каменская. «В полдень мы пошли с Валей по кедровые орехи. Собираем в лощине – это километров пять от села. Услышал я подозрительный треск. Бросил мешок. Валю за руку – и наверх. Надо ж случиться – видно, и он к этому месту вышел. И подумал, наверное, что мы зло имеем. Наверное, он тоже по орехи пришел и считал кедровник ну своим, что ли. Короче, увидел его в десяти метрах. Успел крикнуть: «Валя, беги!» А он уже надо мною на задних… Ну вот, видите: лицо, рука – кость переломлена. Я упал. Слышу, по черепу, как по горшку: дррр… (зубами, наверно; одни лоскуты остались на голове). И отпрыгнул. Я подумал: ушел. Шевельнулся, а он тут начал рвать, раза три приподнял за свитер… Зарастет. Вот только лицо…»
Не очень веселый случай. Но все-таки не надо думать о камчатских медведях плохо. У зверя больше причин на нас обижаться. Встреча с существом, пахнущим дымом и табаком, – всегда для медведя большая опасность. Никто не считал, сколько каждый год убивают их на Камчатке. Раньше медвежьи шкуры шли на шапки английских гвардейцев. Теперь служат большими половиками в квартирах. И много медведей потому только, что мало еще людей на Камчатке. В дальних углах полуострова живут охотники, которых кормит медвежий промысел. Мне встретился, может быть, самый знаменитый из них.
* * *В Ключах сказали: «А его найти просто. Вот по этой улице. И глядите – на сарае растянута медвежья шкура». Я насчитал двенадцать растянутых шкур на сараях, на воротах, на бревенчатых стенах домов и нашел наконец.
Охотник Степан Иванович Ушаков был дома, но готовился снова в тайну – чинил нарты. Собаки понимали, в чем дело, и визжали от нетерпения.
– Из Москвы ко мне?! – Охотник понюхал табак и сказал что-то жене.
На столе появились горячая медвежатина и тарелка с брусникой.
– Степан Иванович, говорят, много медведей убил?
– Однако, много. Вот едим девятьсот двадцать пятого…
– Всех так и считаете?
Степан Иванович нюхает табак, достает из сундучка завернутую в тряпицу стопку засаленных записных книжек.
– Вот, записано…
Листаю слипшиеся страницы, исписанные печатными буквами. Пять-шесть слов – и частокол палочек. «20 августа 1937 года. Шестером на Еловке охотились». А дальше палочки. Каждая палочка – убитый медведь. Он метил тех, в которых сам стрелял. За неделю – шесть палочек… Время от времени хозяин «Записок» подводит итог. «1944 год. Всего убито 49 медведей».
– В тот год много стреляли. Война. Продукты давай. Я три тонны мяса сдавал. За один день, помню, четырех медведей убил.
– И сейчас пишешь?
Достает из кармана помятую книжку. Те же печатные буквы и палочки. «Охотился на Еловке. Убил 13. Трудно дошел, болели ноги».
– В этом году много зверей. Можно было больше стрелять. Рыбкоп не берет…
Тайга не делает охотника разговорчивым. Наш разговор – вопрос и ответы.
– Мне сейчас без двух шестьдесят. Стрельнул первый раз, когда было пять лет. Отец отошел, а я по уткам из дробового. Хорошо помню: одну подбил, отец на выстрел бежит: «Как же ты, разбойник, ружье удержал?!» В десять годов из винчестера у зимовья медведя свалил.
– Говорят, гуся на лету пулей бьешь?
Нюхает табак, вспоминает. Просит внука собакам понести медвежатины.
– Молодыми дурачились: кружки у огня кверху швыряли. В мою не все попадали, а я всегда дырки производил. И теперь в пять копеек на сто шагов попаду. Ноги вот, ноги бастуют…
Снимок из книжки моего коллеги, шведского фотографа-анималиста Свена Йильсетера. Медведей он снял на Аляске. Образ жизни у этих зверей такой же, как на Камчатке. Фотографу повезло – семь рыболовов сразу.
