Нюхает табак, вспоминает. Просит внука собакам понести медвежатины.
– Молодыми дурачились: кружки у огня кверху швыряли. В мою не все попадали, а я всегда дырки производил. И теперь в пять копеек на сто шагов попаду. Ноги вот, ноги бастуют…
Снимок из книжки моего коллеги, шведского фотографа-анималиста Свена Йильсетера. Медведей он снял на Аляске. Образ жизни у этих зверей такой же, как на Камчатке. Фотографу повезло – семь рыболовов сразу.
Каждое лето после промысла, после ночевок в снегу охотники уходят опять в тайгу, к горячим ключам, лечиться. «Я все ключи знаю: от поясницы, от живота, от ног, от простудных чирьев. Всегда помогало». И в этом году ключи свое сделали, но что-то осталось в ногах у охотника. А надо идти…
– Опять на медведя?
– Соболей буду бить… Нет, соболей не считал. Волков, лисиц, росомах, соболей не считал. Медведей считал – большой зверь. Можешь ты его положить, а то и сам ляжешь…
По именам вспоминает охотников, которые из тайги не вернулись. Потом долго роется в сундучке, достает свидетельство сельскохозяйственной выставки.
– Награду Москва прислала. И медаль была. Медаль кум попросил – на свадьбу поехал. Пусть поносит на свадьбе. Он тоже много зверя добыл…
– Степан Иванович, а приходилось не убивать зверя?.. Ну видишь, а рука не поднимается убивать?
– Однако, было. К одному подошел близко. Чувствую, видит, а не бежит. Ходит, интересуется. Во весь рост поднимаюсь, не убегает – спокойный, глядит, интересуется. Товарищ сказал: «Пошто не стрелял?» – «Не мог – как человек ходит, интересуется…»
– А остальных девятьсот не жалко?
Это вопрос человека из густонаселенного места, где медведи живут только в сказках, и охотник не понимает вопроса.
– Жалко? Жалко, если просто так убил, ну если убил и бросил. Я так не бил. Я один раз увидел сразу семнадцать медведей и не стрелял – было не надо. А когда надо, десять дней, бывает, ходишь одного ищешь. Ноги вот, ноги бастуют…
Мать внизу почему-то не шевелится. Медвежонок еще не все понимает.
Пятьдесят лет в тайге. Вся жизнь – охота. И развлеченье – охота, и хлеб, и опасности, и вот болезни пришли. И опять надо идти… Собаки визжат от нетерпения во дворе. В мешок уложены спички, соль, сухари и патроны. Стоят у дверей лыжи, подбитые оленьим мехом, и свежеструганая лопатка – ставить капканы.
– Степан Иванович, а было такое, что мог бы и не вернуться?
– Было… – Нюхает табак, вслух перебирает разные случаи. Потом мы идем во двор. На растянутой шкуре охотник находит дырку от удара ножом.
– Я близко пускаю зверя. Бывало, прямо в пасть стрелял. В этот раз поспешил. Стрельнул – бежит, еще раз – бежит: видно, скользнуло по черепу. Еще раз… а выстрела нет – забыл, что два патрона осталось. Он лапами карабин обхватил, и я успел ножик… Это как раз был девятьсот двадцать пятый. Раньше я не мог бы забыть – два патрона… И вот ноги, ноги бастуют… Если что и случится – все справедливо… Не ходить? Да какая же жизнь без тайги?..
Я видел, как он уходил. Выпал снег. Дымно курилась Ключевская Сопка. На покрытом снегом пригорье долго виднелась маленькая фигура – точка рядом с громадой вулкана.
Фото автора. 3 марта 1966 года.На Камчатке тридцать три живых и в пять раз больше потухших вулканов. Живые называются почти как люди: Авача, Кихпыныч, Толбачик, Ксудач, Узон, Семлячик, Шивелуч… И характеры, как у людей. Карымский «покуривает» – в день по нескольку раз пускает в небо заряды дыма. Вулкан Безымянный много веков молчал, и на него уже махнули рукой: потух. А десять лет назад он вдруг проснулся и так «рявкнул», будто десятка три водородных бомб были спрятаны в безымянной горе. Вулкан Авача в шутку называют домашним вулканом. Он стоит на виду у города Петропавловска, каждый здоровый и не очень ленивый человек сможет на Авачу подняться, хотя, конечно, прогулка до кратера не из легких. Царица всем азиатским вулканам – Ключевская сопка. Этой молодухе пять тысяч лет. Семьсот раз извергался вулкан, а силы в нем, кажется, все прибывает. Вулкану Шивелучу миллион лет. За долгую жизнь этот старик столько гор наворочал – не сразу поймешь, где голова у вулкана. Шивелуч все время потихоньку ворчал, но год назад он сделался на Камчатке главным героем.
12 ноября 1964 года спавший поселок Ключи вздрогнул от страшного взрыва, и рассвет долго не наступал. На двенадцать километров кверху над Шивелучем поднялось черное облако. Камни величиною с дом падали с неба, в завесе пепла беспрерывно сверкали молнии, дрожала земля. Ветер наклонил тучу пепла и понес на восток, к морю. Вот что говорят попавшие в полосу пепла: «Черная темнота. Я вытянул руку и не увидел ладони. Без фонаря нельзя было идти». «Одежда у меня вдруг засветилась – говорят, какое-то электричество оседало». «Сами по себе начали звонить телефоны. От проволок антенн сыпались искры». «Капитаны судов в океане сообщили: видимость – ноль». На сотни километров летела «гарь» (кавычки необходимы, потому что на самом деле это не гарь и не пепел, а просто распыленные взрывом земные породы). Когда все рассеялось и улеглось, люди увидели: у Шивелуча нет верхушки, дымился новый огромный кратер…
Мы прикинули: прошло триста дней. Поднимемся в кратер:
– В такое время?.. Замерзнете!
Но мы представили список экипировки, продуктов, и геологи соглашаются дать вертолет. Поднимаемся над Ключами – и на Шивелуч! Холодные грани сопок на горизонте, над ними облака кудряшками, как на старых гравюрах. Сзади равнодушно дымит Ключевская, а впереди уже видно «работу» Шивелуча: на много километров вверх тянется застывшая река «манной каши с изюмом». С трехэтажный дом камни волокла за собой «каша», выброшенная вулканом. Затопленная лощина, лес с головою затоплен, сожжен, вот только маленький островок лиственниц уцелел – белая масса обтекла и только слегка опалила деревья.
Конечно, мы не в кратер садимся. Вертолет опускается Шивелучу на плечо, как раз на черту, до которой решились подняться кусты ольшаника и откуда уже начинаются обрывистые пустынные камни.
Остаемся одни. Ставим палатку. Один принимается за костер, трое идут оглядеться. Зима начинается на камнях, чуть выше нашего лагеря. На белой верхушке хребта видим цепочку снежных баранов. В бинокль хорошо различаются большие рога вожака. Следы медведя, лисицы. Животные не боятся вулкана, но задолго чувствуют извержение. Гора чуть-чуть вздрогнула – бараны начинают эвакуацию…
Подозрительно тихий вечер. Слышно: в темноте с обрыва упал камень, рядом с палаткой прошумели крыльями куропатки… А за полночь мы проснулись. Палатка хлопает и вот-вот улетит. Что-то смутно белеет около ног. Тянусь рукой – снег! Палатка прогнулась парусом. Нельзя медлить, надо вниз, в ольшаники!.. Тут, в зарослях, все равно дикий ветер. Снег в сапогах, за воротом, в рукавах. Темень. Заткнули щели в палатке. Зажгли свечу. Огонек, хоть и маленький, все-таки греет…
