. — Ди, постой! Этот парень заядлый остряк. Он вовсе не хотел тебя обидеть.
— Этот пошляк сказал что–то вроде «зимой, чтобы не мерзнуть, хорошо иметь на себе канадку»! За кого он меня принимает?!
— К тебе эта шутка не имела никакого отношения. Глупый каламбур — так называют куртку на меху, ты же знаешь. Вернемся — я ни с кем из друзей не успел проститься.
— Тебе не обязательно уходить со мной. Это твой круг. Компания пошляков и нахалов! — Она споткнулась о бордюр тротуара и чуть не упала. Тут только он догадался: Дениз успел набраться сверх меры.
— Какого черта ты столько пила? Неужели нельзя было потерпеть до дома?
— Ты тоже пил!
— Но я не устраиваю скандалы по пустякам. А ты закатываешь истерику в ответ на невиннейшую шутку, которую почему–то сочла для себя оскорбительной!
«…Я не питал к ней никакой злости, только слегка сожалел, что привез ее сюда слишком рано. Короче говоря, она еще не «выздоравливает» и я понимаю, что потребуется больше времени, чем я думал для… для чего? Для того, чтобы обрести подлинную Ди? Но какую Ди? Я чувствовал, что разрываюсь между страстью и своего рода отчаянием, садясь в нашу машину и возвращаясь в отель»
В отеле Дениз, бурно рыдая, раскаивается в случившемся. Жорж ее успокаивает, и они как прежде, неистово предаются любви.
«Мне грустно. Моя страсть не угасла. Завтра нам придется делать вид, что ничего не произошло, возвращаясь обратно в Тусон».
Инцидент на приеме в Голливуде показал Сименону, что его желание «вернуть Дениз самой себе» пока еще далеко от исполнения. Анализируя ее поступки, он теряется. Какая она — настоящая? Та, что сокрушалась о жестокой судьбе и хотела покончить жизнь самоубийством? А не была ли вся эта идея с самоубийством просто эффектной ролью?
Какова настоящая Ди? Она больше не делает парикмахерские прически и носит простые платья. Она прекрасная подруга для Марка и пылкая возлюбленная.
Но достаточно было первого конфликта в среде его друзей и она сорвалась… Странно, почему Сименону не приходит в голову простой ответ: Дениз слишком много пьет и, выпив, срывается. Ее психика не может совместить роль леди и шлюхи — а ведь именно такой он страстно жаждал ее.
Ди не бросает обязанности секретарши. Напротив — она постепенно забирает в свои руки все дела и даже заводит самостоятельную переписку с издателями, продюсерами, журналистами. Приносит «патрону» на подпись пространные письма по любому пустяковому поводу.
— Смотри, здесь «твой» ответ в два издательства и уточнение насчет экранизации.
— Да тут целый роман! — Жорж просмотрел принесенные Дениз письма. — Я потратил бы на все эти дела пару фраз.
— У тебя мало времени, поэтому ты отделываешься короткими ответами. Я могу позволить «тебе» больше общения в переписке.
— Да они решат, что я впал в маразм! Развожу «ля–ля», как пансионерка в письме к подружке!
— Я старалась! И я уверена — так будет лучше. Ты слишком жесткий с людьми. И ты не во всем идеал, Джо! Знай это.
— Верно. Я уже жалею, что доверил тебе вести дела. Уступил по мягкости характера. Такой неразберихи у меня в бумагах никогда не было.
— Ах, так? Ты нарочно издеваешься надо мной! Я больше не секретарша! — Дениз схватила письма и порвала их на мелкие кусочки. Она уже рыдала, и пришлось ее успокаивать — это маленькую беззащитную девочку.
— Прости. Это не мой стиль ведения дел. — Жорж уже расстегивал брюки дрожащей рукой. — Но я не хочу ущемлять твою самостоятельность… Делай, как знаешь…
И она делала: в кресле, на полу, на столе, на подоконнике, с закатыванием глаз и без, с воплями и молча…Что еще она могла предложить этому жеребцу?
Вскоре и Тусон перестал быть домом. Они исколесили всю Аризону. Новый городок Тумакакори — новое пристанище. Поселение индейцев племени понагос, вождем которого оказался садовник снятого ими домика, привело Сименона в восторг. Это не резервация, а настоящая деревня с кокетливыми домиками, над которыми возвышалась белоснежная церковь, относящаяся, по видимому, к периоду испанского владычества.
На холме, несколько в отдалении, стояло здание из красной глины — публичный дом под названием «Пещера». Гости попадали в большой зал с баром и щебечущими девушками разной национальности — сплошь юными и красивые. Клиенты пили текилу и пиво, а потом уводили одну из девушек в комнаты.
Жорж и Дениз часто приходили туда. Выпивали, общались с девушками разных мастей и национальностей. Дэниз легко нашла с ними общий язык и увлеченно болтала, пока Жорж исчезал в комнатах. Атмосфера действовала на нее возбуждающе.
— Спорим Джо, что ты ни разу не спал с представительницей индейского племени? — Дениз кивнула на смуглую девочку.
— Да эта крошка еще совсем ребенок!
— Она говорит, что ей тринадцать. Но она давно созрела. Я вот созрела в девять лет.
«У малышки огромные черные глаза, внимательно смотрящие на меня, и мне кажется, будто я читаю в них мольбу… Для нее все дело в том, чтобы не уронить себя в глазах старших, более зрелых чем она, что смотрят на нее с усмешкой.
Я неохотно увожу ее. Меня никогда не привлекали слишком юные девочки, и даже девственницы. Я пошел с маленькой индианкой…лишь потому чтобы не огорчить ее, но понимал, что мы с ней далеко не зайдем.
В побеленной известкой комнате, где на почетном месте висит распятье, а на комоде стоит Богоматерь под стеклом, она сбрасывает красное ситцевое платье, которое скрывает ее тельце, хорошо очерченную грудь, лобок, уже затененный редкими черными волосами.
Она что–то мне говорит, но я не понимаю. Она подает мне знак тоже раздеться и, но я стою неподвижно. Тогда, подходит ко мне — невинная, гордая, вынимает мой член, и начинает ласкать. Смущенный, злясь на себя, я не могу сдержать эрекцию. Тогда она, победоносная, ложится на кровать, раскидывает ноги, и смуглыми, тонкими пальцами раскрывает губы своего полового органа.
Я отрицательно качаю головой, но она недовольно надувает губы. Тогда я заставляю себя ее ласкать и меня удивляет ее реакция, движения уже зрелой женщины. И она не притворяется, ибо вскоре ладонь у меня мокрая, а через несколько секунд она напряглась в оргазме. Меня это радует, я делаю ей знак подниматься и подаю ей платье. Она бегло целует меня перед тем, как закрыть за собой дверь, горделиво подходит к кружку товарок, где снова садится на свое место.
Здесь Ди не участвует в наших играх, но чувствуется что ей легко и радостно посреди своей маленькой свиты.
… Атмосфера здесь была непринужденная, хотя и без скабрезности, как будто грех и стыд вообще не существовали в этой стране…»
