Ознакомительная версия.
15 сентября Черчилль с Клементиной улетели на юг Франции, на виллу Бивербрука. Они собирались пробыть там долго. Это стало началом нового образа жизни – проводить как можно больше времени под солнцем в комфорте Французской Ривьеры. Большую часть времени он занимался живописью. Он также диктовал предисловие к новой книге. В октябре прилетели Ходж и Келли, чтобы помогать ему. Клементина 16 октября вернулась в Англию. Он написал ей, что для пяти коротких выступлений, которые он согласился сделать по возвращении, Джордж Крист прислал «прекрасный комплект заметок». 28 октября из Англии прилетел Дикин и присоединился к команде. Перед возвращением в Лондон Черчилль начал искать, как он выразился, «виллу мечты», которую хотел бы приобрести. Но он ее так и не нашел.
14 ноября Черчилль вернулся в Англию. Пять раз он коротко выступил – в своем избирательном округе, перед учащимися школы в Харроу, перед молодыми консерваторами в Дрейперс-холл и в Мэншн-хаус. В последнем случае его удостоили звания почетного гражданина Белфаста и Лондондерри. 30 ноября он отпраздновал восемьдесят первый день рождения. Затем во вторую неделю января 1956 г. снова улетел на юг Франции, на этот раз на виллу Эмери Ривза и его жены Венди, расположенную в Рокбрюне, в горах среди оливковых рощ. Она и стала «виллой мечты» Черчилля последних лет его жизни. Там были комфорт, тишина и спокойствие, а также величественные пейзажи для живописи. «Пока я еще не покинул этот роскошный дом, – написал он Клементине 15 января, – и провожу время в основном в постели, пересматривая Книгу». Через два дня он написал снова: «Ривз и Венди чрезвычайно любезны. Они приглашают гостей, какие мне нравятся, и пока мне нравятся все».
Из писем Черчилля видно, какое удовольствие он получал от нового образа жизни. Клементине, которая осталась в Лондоне из-за плохого самочувствия и планировала длительное путешествие на Цейлон, он написал 30 января: «Дни я провожу в основном в постели, встаю к обеду и ужину. Мои хозяева читают мне курс по Моне, Мане, Сезанну и пр. Оба сведущи в современной живописи и работают в студии, теперь частично превращенной в кабинет с мисс Мэтьюрин. У них также есть замечательный граммофон, который непрерывно играет Моцарта и других композиторов и вообще все что угодно, поскольку в него загружается сразу десять дисков. Можно сказать, получаю художественное образование с очень приятными наставниками». Удовольствие от пребывания на вилле сквозит во всех его письмах. «Не считая книги, – написал он Клементине в начале февраля, – я ленюсь и бездельничаю».
Через неделю Черчилль улетел в Лондон. «Было очень приятно провести месяц под вашей заботой, – написал он Венди Ривз на следующий день после возвращения, – и мне, безусловно, это пошло на пользу, хотя и старею с каждым днем». В этом месяце он присутствовал в палате общин на свободном голосовании по вопросу смертной казни через повешение и высказался за сохранение ее. 1 марта улетел обратно на виллу Ривза. Пока он находился там, из печати вышел первый том «Истории англоязычных народов», озаглавленный «Рождение Британии». В это время он с Келли и Ходжем работал над четвертым, завершающим томом. Каждое утро те приходили из своего отеля, а он сидел в постели, обложившись книгами и бумагами. Однажды утром повествование дошло до описания конгресса в Берлине в 1878 г. Указав пальцем на 1878 г., Черчилль сказал Келли: «А я еще жив».
6 апреля Клементина, возвращаясь из путешествия на Цейлон, оказалась в Марселе. Черчилль позвонил на корабль и спросил, не желает ли она присоединиться к нему. «Не в состоянии разобраться с одеждой, – телеграфировала она в ответ, – поэтому отправляюсь сразу домой». Через пять дней, когда Клементина еще была в море, он неожиданно улетел в Англию, чтобы встретить ее. Его возвращение совпало с обострением кризиса на Ближнем Востоке. Египет настаивал на закрытии Суэцкого канала для судов, идущих в Израиль.
На Израиль было оказано давление с тем, чтобы он не предпринимал ответных действий. 13 апреля, через два дня после возвращения из Франции, Черчилль упомянул об этом в Альберт-холле, выступая на встрече Лиги подснежника, Великим магистром которой был. Он сказал, что если Израиль «отговорят ценой жизни его людей держаться от Египта на расстоянии, пока египтяне не научатся пользоваться русским оружием, а потом Египет нападет, то станет не только вопросом благоразумия, но и делом чести сделать так, чтобы они не оказались из-за этого в проигрыше».
Ближний Восток стал одной из тем, которых Черчилль коснулся в письме Эйзенхауэру 16 апреля. «Очень рад, что вы так откровенно признаете значимость ближневосточной нефти, – писал он президенту. – Когда я работал в Адмиралтействе в 1913 г., я приобрел контроль над англо-персидской компанией примерно за 3 миллиона фунтов и как метод решения этого вопроса использовал большой флот, который тогда создавал. Это была хорошая сделка, если можно так выразиться». Обращаясь к конфронтации между Египтом и Израилем, Черчилль написал: «Убежден, что если мы будем действовать сообща, то предотвратим реальную войну между Израилем и Египтом. Я, разумеется, сионист и являюсь таковым со времен декларации Бальфура. По-моему, замечательно, что небольшая колония евреев стала местом прибежища для всех их соплеменников со всех концов света, где их жестоко преследовали, и в то же время утвердила себя как наиболее эффективная военная сила в регионе. Уверен, Америка не останется в стороне, наблюдая, как они будут погибать от русского оружия, тем более если мы уговорим их не давать воли рукам, пока остается какой-либо шанс».
В апреле в Лондон с визитом прибыли советские лидеры Хрущев и Булганин. 17 апреля Иден пригласил Черчилля с супругой на обед с ними в резиденцию премьер-министра на Даунинг-стрит. «Я сидел рядом с Хрущевым, – рассказывал Черчилль Морану. – Русские были обрадованы, увидев меня. Энтони сказал им, что я выиграл войну».
Война во многом занимала мысли Черчилля и три недели спустя, когда он полетел в Ахен получать международную премию имени Карла Великого. Церемония состоялась 10 мая, спустя шестнадцать лет после того дня, когда во время войны с Германией он стал премьер-министром. Его речь на вручении премии имела две цели: повысить восприимчивость немцев к любым возможным послаблениям в советской политике и в то же время предупредить о недопустимости спешки в стремлении к воссоединению страны. Брауни, имея в виду эти темы, написал речь, которую затем озвучил Черчилль. «Это была его личная идея, – позже вспоминал он. – Она вызвала у меня дрожь».
В последующие три дня Черчилль посещал британские военные базы и шесть раз выступал с импровизированными речами. Ужин с британскими военными в Целле имел «огромный успех, – записал позже Брауни. – Солдаты приняли его прекрасно. Он был в совершенно своей атмосфере». 13 мая во второй половине дня он улетел в Биггин-хилл с эскортом истребителей 615‑й эскадрильи. «В целом визит оставил очень приятные воспоминания, – написал он Эйзенхауэру, – и я был рад почувствовать, что, несмотря на неумолимое время, я все еще в состоянии четыре дня подряд заниматься трудной работой». В конце мая Черчилль вернулся во Францию. С ним поехали Клементина и Сара. В июле он слетал в Германию, в Дюссельдорф, на конноспортивные соревнования.
Вскоре после его возвращения в Англию президент Насер национализировал Суэцкий канал. «Я лично считаю, что Британия и Франция должны вместе предпринять решительные действия, – написал он Клементине 30 июля, – и, при необходимости, применить силу. Америка в это время будет бдительно следить за Россией. Не думаю, что у русских есть желание быть втянутыми в серьезную войну».
Иден начал подготовку возможного вторжения в Египет и направлял Черчиллю большое количество секретных телеграмм, чтобы держать его в курсе дела. 30 июля он встретился с Черчиллем в кабинете премьер-министра в палате общин и посвятил его в подробности. «Я доволен политикой, которая проводится в отношении Суэца, – написал Черчилль Клементине 3 августа. – Мы намерены действовать решительно. Энтони мне все рассказал, и я даже начал подумывать о выступлении, но во время вторничных дебатов все прошло так хорошо, что это показалось мне необязательным. Я очень хорошо информирован, но не могу сообщить тебе все в незащищенном письме, но можешь быть уверена, что ни у кого не будет оснований обжаловать наши будущие действия». Через два дня Чартвелл посетил Макмиллан. За ужином они с Черчиллем обсуждали вероятное британское вторжение в Египет. «Разумеется, если мы там высадимся, – говорил Макмиллан, – мы должны будем разбить египетские воинские части и свергнуть правительство Насера». «Черчилль после этого достал какие-то карты, – вспоминал Макмиллан, – и пришел в возбуждение».
Ознакомительная версия.
