Еще до начала заседания я встретился с С.В. Он действительно, старый маг, меня любит и говорил, что очень уважает меня как профессионала. Просто он чувствует мою несгибаемую тему. Не лгу.
Во время чтения разнообразных бумаг, я заметил, что документы стали готовить хуже, в них много пустых слов и еще больше, чем было раньше, демагогии.
Стреляли в Иосифа Орджоникидзе, известного чиновника московского правительства, ведающего крупным строительством и иностранными подрядчиками. Все это, я полагаю, не очень просто. Конечно, криминала у нас много, но и чиновники дают повод для собственного отстрела. По ТВ М.Касьянов, находящийся сейчас в Париже, самодовольно рассказывает о том, как он посетил в течение часа музей Орсей и смотрел там импрессионистов.
Вышел номер «Нижнего Новгорода» с окончанием дневников за 1998 год. Привез журнал Женя Шишкин, он был у меня на дне рождения. Все-таки я сукин сын в тексте есть несколько инвектив, связанных с друзьями и преподавателями, которые лучше бы прозвучали после моей смерти. Закончив Ленина, я, как телегу с камнями, теперь тащу свои дневники. Боюсь, что постепенно в силу их внезапно возникшей публичности, я теряю в искренности и точности.
Вечером внезапно приехала из больницы В.С. Я думаю, что там ей страшно.
20 декабря, среда. Все утро В.С. провела в кормлении собаки и некоторой ругани со мной. Это естественное озлобление больного человека, но и я хорош.
Весь день провел в надежде всучить деньги Мосгортеплосетям за тепло. Складывается ощущение, что деньги никому не нужны. Какая-то девочка уже несколько месяцев не высылает нам счета. Наши деньги в казначействе, которые предназначаются для уплаты за тепло, через несколько дней пропадут. По телефону я добрался до очень большого начальства, но думаю, что оно ничего не сделает.
Вечером Федя повез В.С. в больницу, а я сел читать подаренную мне Антологию поэзии под редакцией Евтушенко. Это очень серьезный и большой труд. Такое нахрапом не сделаешь, это действительно труд многих и многих лет. Поэзию я для себя не читал давно, как это чтение расширяет душу. Будто бы продышался. Прозаикам чтение поэзии просто необходимо. В почерке составителя мне нравится его социальная позиция. Перечитал стихи Вознесенского, как это здорово. Разве поэт виноват, что он еще не умер, и писать и творить хочется всегда. Следующие поколения еще разгадают эти ребусы.
21 декабря, четверг. Спор с А.И. об образовании. Не приехало ТВ об экзаменах. Тесты или экзамены. Нет письма из министерства. Письмо Мише Сукернику Разговор о дневнике. Визит в «Труд» на фотографирование. Шампанское, бокалы, мандарины. Юферова. 100 тыс. экз. в Узбекистане. Спектакль в институте по Ионеско. Дима Дерепа. Моя речь.
Годовой рейтинг для «Труда»:
«Наше телевидение, безусловно, лучшее в мире, может только восхищать».
Улыбающиеся лица детей;
доброжелательные и спокойные политические деятели, в речах которых не наигранная уверенность, умеющие держать слово и делать дело;
старики и старухи мирно и достойно доживающие свою жизнь, которая и в старости наполнена и содержательна;
уверенные лица молодежи, знающей, что за ней будущее и твердо верующей в него;
благородные лица крестьян — это цвет нации, — людей понимающих счастье жить и работать на земле;
здоровые и ухоженные солдаты и офицеры армии, стоящей на страже обильной и многосильной родины;
студенты, торопящиеся из светлых аудиторий на стадионы, в библиотеки, театры, на дискотеки, уверенные, что каждый после окончания вуза найдет себе работу по сердцу;
ученые, склоняющие над книгами, работающие в огромных лабораториях со сложнейшими приборами;
новые плотины, огромные домны, изобильные леса, поднимающуюся природу, приумножающееся богатство простого человека;
простого, умного, счастливого рабочего;
спектакль МХАТа имени Горького, спектакль МХАТа имени Чехова
а также многого другого, что составляет смысл и содержание человеческой жизни, — в этом году на экране телевидения я не видел. И это меня удивляет.
Уверяю, как только перестанут мелькать, сразу забудутся Жириновский, Немцов, Хакамада, прораб перестройки Яковлев, Строев, Зюганов, Селезнев, Илюхин и даже депутат Шандыбин, и адвокат Генри Резник, но до сих пор помнится звеняще-детский голосок Бабановой и милые ухмылки Бориса Андреева».
22 декабря, пятница. Вечером в Дубовом зале ресторана Дома литераторов состоялась церемония объявления лауреатов Независимой литературной премии «Дебют». Здесь пять номинаций: «крупная проза», «малая проза», «крупная поэтическая форма», «малая поэтическая форма», «драматическое произведение». Денежное выражение по каждой номинации — 20000 долларов. Это лауреату, дипломантам, их двое или трое по каждой номинации дают ценный подарок. Самое главное — награждаются только литераторы, не достигшие 25 лет. В этом смысле это очень важная премия, хотя в наше время это ничего не решает. Не решает даже скандал, если его поднимает молодой писатель. Литература и известность вызревают как-то сами по себе, будто на молекулярном уровне просачиваются в мир.
Я был зван, наверное, исходя из того, что трое институтских ребят стали дипломантами этого конкурса и потому, что в хороших отношениях с Эдвардом Радзинским. Эдвард с большим вкусом причесан, его пламенные волосы старательно маскируют начавшийся обнажаться затылок. Он в этом году глава Попечительского совета, а вот жюри возглавляет Дмитрий Липскеров, который является и автором всей этой идеи. В жюри все люди модные: Ольга Славникова, Вячеслав Курицын, Бахыт Кенжеев. Но лучше бы устроители не делали свой маленькой программки, в которой все написали про себя. Дмитрий Липскеров — «открыл в Москве три ресторана», «с 1991 по 1993 год жил в Америке». Бахыт Кенжеев — «сейчас живет в Канаде, работает переводчиком в Международном Валютном Фонде». Вот кто нам всегда дает деньги. Об Ольге Славниковой и Славе Курицыне я уже в дневнике писал. Интересно, что Слава пришел на этот вечер в галабие — длинной рубахе, в которой обычно ходят на Востоке.
Вся церемония проходила в том самом Дубовом зале, где в прошлом проходили все пленумы, лежали все знаменитые покойники, протекали все «судьбоносные» партсобрания. Аперитив все получали в каминной гостиной, где раньше находилось партбюро. Здесь все теперь затянули шелком, в камине, сохранившемся еще с прошлый лет, помню его, пылали березовые поленья Я отчетливо представляю себе длинный стол, который стоял здесь раньше, а в торце стола себя, принимающего партвзносы. На писателей я тогда смотрел снизу вверх. Для меня было большой честью, что я расписывался в партбилетах, да и просто с ними разговаривал и их видел. Стаднюк, Борщаговский, Бакланов, со многими другими я впервые разговаривал именно здесь.
