«Разговор о Грише Петухове. Гриша поступал в институт с письмом Е.А., которое где-то у меня в бумагах. Ходили слухи, что он был или собеседником Е.А. или его дворником в Переделкино.
— «Он для меня закончился, я стал к нему по-другому относиться после того, как произошла такая история. Когда умер Владимир Соколов, я специально приехал его хоронить из Америки. Гриша Петухов в это время жил у меня, его моя экономка поила чаем, а он философствовал с ней на кухне, часто говорил не очень хорошо обо мне, она его обрывала. Собираюсь на похороны, сажусь в машину, еду и неожиданно для себя вижу идущего по дороге Гришу. «Гриша, а вы, собственно, почему не едете со мной на похороны?» — «Вы понимаете, Евгений Александрович, Соколов как бы не мое поколение, — мне не очень интересно… Я не люблю советское время, оно уже прошло, что нам вспоминать о вашем мучении»… После этого я к Грише стал относиться по-другому.
— «Если ты человек, любое время, которое было до вас, это ваше время».
— «Врачи часто испытывают симптомы своих пациентов. Писатель — это представитель боли, боль — интернациональна».
О чтении «Бабьего яра» недавно в Киеве.
— «Выходит один седой человек. Я уже объявил, что буду читать это стихотворение, и этот человек говорит: «Товарищи! Это стихотворение нужно слушать стоя».
— «Я люблю слово «товарищи», это старинное доброе русское слово».
— «19 августа 1991 г. Ельцину было страшно, когда он взбирался на танк, такой мальчишка сидел водитель… он у него спрашивает: «Ты не собираешься стрелять в своего президента?» А потом мне: «Спасибо, тов. Евтушенко, за то, что вы в это трудное время с нами».
— «Я не умею рисовать и поэтому обожаю живопись».
Денис Савельев спрашивает о процессах в американской прозе.
— «Процессы везде одни и те же, во всем мире. Все зависит от отношения писателя с обществом. В советское время существовала та же коммерческая литература: Бубеннов, Ажаев… Ну, такая облегченная, где конфликты разрешались так, как хотел читатель».
— «Недостаточная даровитость часто выглядит приспособленчеством».
— «Люди измотанные сидят во всех метро мира».
— «Американская коммерческая литература, она в двух уровнях; первый: Стивен Кинг. Это, конечно, высокий класс. Классом ниже — литература, которую можно читать в метро, в кровати, в самолете, и ничему тебе не помешает».
— «В России разрушена легенда, о самой читающей в мире публике».
— «Знающие советское время люди представляли, что стояло за каждой хорошо одетой женщиной. Ничего не продавалось. Все надо было доставать. Книга была также предметом роскоши, как и одежда. Сейчас все есть, и бывший читатель не выдержал теста выбора: лучше купить не книгу, а нечто другое».
— «Я никогда не любил слова «элита».
— «Сейчас для писателя нужна колоссальная выдержка».
— «Я был первым, кто издал книжку поэзии стотысячным тиражом. Наше поколение вернуло отечеству любовь к поэзии».
О В.Г. Распутине. У него кажется тоска по этой былой дружбе. Долго объяснял мне, какие надписи на книгах Распутин ему писал, а теперь, дескать, в своих речах говорит: эти евтушенки, так сказать с малой буквы…
— «В американской литературе нет литературных провинций».
— «Каждый университет должен иметь штатную должность «писатель при университете».
— «Наряду с коммерческой литературой существует «университетская литература».
— Мне всегда нравился мятежный дух поэзии. Быть индивидуальностью и не присоединяться к остальным — это тоже мятеж».
— «Вокруг каждой премии существуют тусовки. Сейчас так распределяются и российские премии».
— «В такой богатой стране, как Америка таких больших премий, как в России, по 50 тысяч долларов, нет. Пулитцеровская премия — 25 тысяч. Деньги большие».
— «Так называемое повстанческое движение в Америке».
— «Когда бомбили Сербию, я был единственным писателем на территории Америки, который протестовал. И меня редактировала, как у нас, цензура».
В отношении Стейнбека, которого затащили во Вьетнам, где у того лежал в госпитале раненый сын. В то время Стейнбек писал приблизительно так: «Пальцы пулеметчика лежали на гашетке, как пальцы виолончелиста Казальса».
«Маргинальное движение ковбоев-поэтов».
Постмодернистская литература:
— «Я пытался прочитать Сорокина. Очень скучно».
— «Без особого восторга, во имя объективности, отразил в своей антологии Рубинштейна и Пригова».
Е.А.Евтушенко очень хорошо и профессионально держит пространство своей лекции. Я убеждаюсь в том, что американский профессор совсем не хуже нашего российского, литинститутского.
— «Литература не отражение жизни, а ее концентрация».
— «Аксенов все сгустил до сарказма».
— «Университеская надменная литература».
— «Гарлем — это приличное место по сравнению с нашим Орехово-Борисовым».
— «Нигде в стране Америке нет такого мата, как в голливудских фильмах».
— «Все лучшее в искусстве основано на внутренней необходимости».
— «Человек 15 из пишущей братии в Америке — это приличные писатели, которые достаточно дорого издают свои книги».
— «Очень тяжело в Америке получить известность, как здесь говорят, — раскрутку».
— «Американцы сами первые жертвы пошлости»
Говорит о пошлой и низкой масскультуре в нашей стране — о Киркорове, Шифутинском и др. «Разве американцы диктуют: «ты моя банька, я твой тазик»?.
— «Сейчас в России нет газеты, которую читали бы все. В былое время мое стихотворение в «Правде» прочитывали все».
— «Хочется успеха, но на хорошем поприще, как говорил Д. Самойлов.»
— «Мы тоже грузили арбузы и уголь».
— «Сегодня ни в какой отдельно взятой стране ничего не происходит».
— «Идет борьба триумфальной пошлости с духовностью».
— «Для меня лучший русский писатель советского периода — Андрей Платонов».
— Как вы относитесь к проблемам гимна? — спрашивает кто-то.
— «Слов хороших на музыку Александрова быть не может». Это, конечно, он от ревности.
В начале перестройки:
— «Я пробил уничтожение цензуры»
— «Я пробил отмену выездных комиссий».
— «Мужество сражаться в одиночестве, много выше мужества в строю». В стихах, повторяю, Евтушенко ограниченнее и спрямленнее, он пользуется обычными и привычными формулировками.
— «А что мне делать? Вы бы писали политические стихи?»
— «Взгляд зла, который неминуемо участвует в каждом моменте человеческого счастья».
Среди ребят, набившихся в аудиторию, я с удивлением и с удовлетворением увидел Таню Шалиткину.
