тоже делаю, все теперь нужно. У Папы (государь) брюки страшно заштопаны тоже, рубашки у дочек в дырах… У Мамы (государыня) масса седых волос. Анастасия очень толстая (ее отчаяние), как Мари раньше была, большая, крупная до талии – надеюсь, что вырастет еще. Ольга худая, Татьяна тоже, волосы чудно растут, так что без шали бывают (как Рита (Хитрово) зимой). Подумай, газеты пишут, что князь Трубецкой (Володя) соединился с [генералом А.М.] Калединым, молодец. Вдруг писала по-английски. Не знаю, хорошо ли это или нет, ведь пока Аннушка [296] не с нами, пишу иначе, а ты сожги мои письма – вдруг опять придут и осмотр сделают.
17-го [297] все молитвы и мысли вместе, переживаем опять все. Были утром у обедни, такое утешение. Наших [298] не пускают, так как у них нет позволения из Петрограда, но надеются, когда соберется Учредительное собрание. Солдаты и Панкратов (комиссар наш) не пустят, ждут другие комнаты, которые подешевле, но страшно трудно найти. Очень они обижены и подозревают, что слуги в нашем доме против них интригуют, что неправда, так что если Аннушка глупости напишет, знай, что неправда. Чемодуров насплетничал из болтливости – это его слабая сторона, а то он чудный. Вам его жена взяла мою записку в соборе на горе, архиерейская служба шла, тогда не принято поминать за здравие, но когда диакон узнал, что это от меня, громко прочитал все имена, так рада. Диакон даже оставил у себя записочку. Е(пископ) Гермоген (Тобольский) страшно за Father (отца, государя императора) и всех [299]. За упокой дала записочку в нашей церкви (и чувствовала таким образом – соединяюсь со всеми, крест его был у нас и во время всенощной лежал на столе).
Надо кончать письмо, уж очень длинное. До свиданья, родная моя, буду особенно за тебя молиться, когда праздники. Помнишь, начали новый год вместе. Н.П. [300] тоже. В эти 11 лет никогда не случалось так долго с тобой расставаться. Храни тебя Христос. Крепко, крепко. Всем милым, добрым, которые нас вспоминают, привет. Мои тебя нежно целуют. Родителям (А.С. и Н.И. Танеевым) привет.
М.
От государыни императрицы Александры Феодоровны М.М. Сыробоярской [301]
Тобольск, 18 декабря 1917 г.
Сколько у вас тревог и переживаний! И все придется одной в себе держать. Как хотелось бы Вас видеть, утешить, согреть страдающую душу. Кто теперь не страдает? Сколько слез и молитв, стоны и рыдания поднимаются к Творцу Небесному. Неужели Он не услышит вопль? Да, услышит и пошлет утешение, бодрость духа, умилосердится. Многострадальному Иову [302] пришлось столько претерпеть, а теперь наше время пришло, и вся Россия страдает от влияния зла, «беса», по другим словам, запутал он умы, искусил заблудших. Но пройдет это в свое, нам, смертным, неизвестное, время. Несет народ тяжелое бремя: все, что обещали ему и что сдержать не в силах, один обман от самого начала. Боже, спаси и услышь наши слезные мольбы. Были утром у обедни. Погода так добра, только 6 гр. Вообще мало снега, а ветер сильный. Надеюсь, что письмо дойдет к праздникам. Желаю Вам всяких благ. Господь Бог благословит и сохранит Вас и Ваших дорогих. Дети и я горячо Вас целуем.
Сестра.
От государыни императрицы Александры Феодоровны А.А. Вырубовой [303]
(Написано по-английски)
Тобольск, 20 декабря 1917 г.
Кажется мне странным писать по-английски после 9 тяжелых месяцев. Конечно, мы рискуем, посылая этот пакет, но пользуюсь Аннушкой [304]. Только обещайся мне сжечь все мои письма, так как это могло бы тебе бесконечно повредить, если узнают, что ты с нами в переписке. Люди ведь еще совсем сумасшедшие. Оттого не суди тех, которые боятся видать тебя. Пускай люди придут в себя. Ты не можешь себе представить радость получить твое письмо. Читала и перечитывала его сама и другим. Мы все вместе радовались ему, какое счастье и благодарность знать, что ты на свободе наконец! Я не буду говорить о твоих страданиях. Забудь их, с твоей фамилией [305], брось это все и живи снова. О стольком хочу сказать, и сказать ничего не могу. Я отвыкла писать по-английски, так как писала карточки без всякого значенья. Твои духи так напомнили тебя – передавали их друг другу вокруг чайного стола, и мы все ясно представляли себе тебя. Моих духов, «Белой розы», у меня нет, чтобы тебе послать, надушила шаль, которую послала тебе, «verveine». Благодарю тебя за лиловый флакон и духи, чудную синюю кофточку и вкусную пастилу. Дети и он так тронуты, что ты послала им свои собственные вещи, которые мы помнили и видели в Царском. У меня ничего такого нет, чтобы тебе послать. Надеюсь, ты получила немного съедобного, которое я послала через Лоткаревых (Лашкаревых?) и г-жу Краруп. (Послала тебе по крайней мере 5 нарисованных карточек, которые ты всегда можешь узнать по моим знакам («свастика») [306], выдумываю всегда новое. Да, Господь удивительно милосерд, послал тебе доброго друга во время испытаний, благословляю его за все, что он сделал, и посылаю образок. Как всем, кто добр к тебе. Прости, что так плохо пишу, но ужасное перо, и пальцы замерзли от холода в комнате.
Были в церкви в 8 часов утра. Не всегда нам позволяют. Горничных [307] еще не пустили, так как у них нет бумаг; нам ужасный комиссар (Панкратов) не позволяет, и комендант (полковник Кобылинский) ничего не может сделать. Солдаты находят, что у нас слишком много прислуги, но благодаря всему этому, я могу тебе писать, и это хорошая сторона всего. Надеюсь, что это письмо и пакет дойдут до тебя благополучно. Напиши Аннушке, что ты все получила, – они не должны догадываться, что мы их обманываем, а то это повредит хорошему коменданту (полковнику Кобылинскому), и они его уберут.
Занята целый день, уроки начинаются в 9 часов (еще в постели), встаю в 12 часов. Закон Божий с Татьяной, Марией, Анастасией и Алексеем. Немецкий 3 раза с Татьяной и 1 раз с Мари, и чтение с Татьяной. Потом шью, вышиваю, рисую целый день с очками, глаза ослабели, читаю «хорошие книги», люблю очень Библию, и время от времени романы. Грущу, что они могут гулять только на дворе за досками, но, по крайней мере, не без воздуха, благодарны и за это.
Он (государь император) прямо поразителен – такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие, и никогда не жалуются, – такие как бы Господь и наш Друг хотели бы. Маленький (наследник
