Как только кончился холод, к нам сразу приехала баня. Мы были так рады, что даже не стали бухтеть по поводу "где вы были, гады, раньше". В общем, жить стало лучше, жить стало веселей.
Надо сказать, что постреливали у нас частенько. Чтобы поднять настроение, напомнить аборигенам о нашем присутствии, чтобы техника не ржавела, и по множеству других, не менее весомых причин. А потому, когда часов в двенадцать пополудни я услышал мощный хлопок в направлении родника, то не обратил на это никакого внимания.
Я чистил автомат. Мне удалось достать ненадолго пенал с принадлежностями для чистки, и я спешил воспользоваться такой неожиданной оказией. Все-таки месяц был сырой, а оружие я не чистил давно - нехорошо. Потому времени придавать значение ошарашенному и расстроенному Васиному лицу у меня не было.
Заметил только, как неожиданно резво вскочили на только что пришедший с ПХД тягач Скрудж и Косач, а тот развернулся и дал газу.
-- Чего это они? - кивнул я в их сторону, не отрываясь от процесса чистки.
-- Тягач на мине подорвался, - просто и буднично ответил мне Рац, и до меня не сразу даже дошло сказанное.
-- Какой тягач?
-- С третьего блока.
-- И что?
-- Всех убило.
-- Кого убило?
-- Водитель - солдат-срочник Толтинов, прапорщик какой-то из третьего батальона, и Рамазанов.
Ни солдата, ни прапорщика я не знал. А вот лейтенанта Рамазанова знал, и даже неплохо. Парень он был дружелюбный, спокойный, рассудительный. Недавно только женился... Вот это номер!..
Я вертел в руках свое оружие и пытался осознать - как это - сейчас вот только ты существуешь. А вот уже и нет. Тебя нет. Что там? Пустота, вечный мрак. Просто невообразимо. Вечность вообразить невозможно. Разрывается голова, неспособная вместить в себя это понимание. Невозможность, непредставимость вечности.
Вот ползет букашка по руке, вот солнце нагревает спину, вот слышны голоса. Ощущается слабая ласка ветра на щеке. Невозможно представить себе смерть в такой момент. Ее просто не может быть. Она не может существовать на Земле.
Но зачем себе врать? Ты же прекрасно знаешь, что может. Представь себе, что из горячего солнечного дня ты спускаешься в прохладу, а то и в холод, глубокого погреба и закрываешь за собой крышку. Вот так, наверное, и смерть - из царства солнца и жизни переносит тебя в мрачное холодное подземелье смерти. Но только еще хуже, потому что твое "я" перестает существовать...
Наверное, как это иногда со мной случалось, я стал разговаривать вслух, и Вася толкнул меня в бок:
-- Ты чего? Очнись!
Я вышел из ступора, где мелькали золотые искры в глазах, и хриплый голос Бутусова пел: "Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет; Того, что никогда не может произойти".
-- И как все это случилось, Вася?
Рац покачал головой:
-- Я не знаю. Сам же видел, небось, как Скрудж и Косач поскакали на ПХД за подробностями.
В сержантской палатке ощущалось нездоровое возбуждение: в отличие от нас, они, оказывается, прекрасно знали погибшего водителя.
Через несколько томительных часов вернулся МТЛБ. Не ожидая никакого указания, все офицеры и прапорщики блока потянулись к штабной землянке. Даже на узких вечерних совещаниях там было тесно, а такое количество людей поместиться в ней не могло однозначно. Скрудж не стал даже ничего говорить по этому поводу, а просто вяло махнул рукой - располагайтесь. Даже неунывающий болтун Косач выглядел как-то угрюмо и кисло.
-- Ну что, - сказал командующий блоком, - они поехали за водой. Почему проехали мимо источника? Черт его знает. Проскочили две мины подряд и попали на третью.
Он замолчал. Молчали и мы - словно чего-то ждали.
-- Были выпимши, но не сильно, иначе бы водитель не сел в тягач. А если бы сильно пьяный сел, то на ПХД не съехал бы - там крутой спуск... Не понимаю, - Скрудж вздохнул. - Ничего не понимаю.
Когда все разошлись по своим местам, то Сэм, который шел вместе с нами, уверенно сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь, но нам было ясно, что к нам (к кому же еще?):
-- Они хотели к "Уралу" проехать - истинно вам говорю!
-- С чего ты так решил?
-- Да я Русу сказал. Зря. Они его и не видели. А я сказал, что из-за поворота не видать. А там же еще повороты есть. Они, скорее всего, думали, что за ближним... Мы-то всего парой слов перекинулись, я не стал уточнять за каким. А они поперлись - герои хреновы... Получается, я виноват.
-- Не сходи с ума, Семен! - взорвался Вася, - причем здесь ты!? Они что - дети малые?! Здоровые мужики. Сами сделали, сами отвечают.
Но Сэм так и ушел от нас к себе, повесив голову.
Дня через три после этого события на нашем блоке произошли перемены неожиданные и важные.
Не прощаясь, ничего не объясняя - да и зачем, спрашивается - капитан Скруджев блок наш покинул, и ему на смену прибыл мой старый знакомый капитан Лебедев.
Оп-па! Этот капитан когда-то командовал пятой ротой в бывшем нашем батальоне, и не справился с личным составом. Собственно, это не в укор ему не всем дано. В той роте сложилась очень тяжелая национал-социалистическая обстановка - даги потеряли вообще всякое понятие о мере. Так что после Лебедева капитану Молчанову очень тяжело пришлось. Он кого даже бил из местных, был очень большой скандал, но Игоря местные прапорщики поддержали, и кое-кому в роте пришлось заткнуться, а кое-кто недосчитался зубов. Молчанов привел в чувство эту банду, а иначе могли и пострелять друг друга.
Лебедев без такой поддержки, как у Игоря, ничего бы не смог сделать, да он и не смог. В результате его перевели куда-то в управление бригадой - на какую-то не слишком ответственную и обременительную должность. Офицер он был, по слухам, заслуженный, так или иначе две войны на Кавказе пережил, и дали ему отдохнуть.
Но вот то, что он приедет руководить нашим укрепрайоном, такого мне и в голову не могло прийти. Я, честно говоря, даже растерялся. Скрудж был злой, почти жестокий, много и громко орущий человек, но при всем при этом его все боялись и слушались. Будет ли то же самое при Лебедеве? Меня терзали не то что смутные, а вполне конкретные сомнения. Все свои мысли я изложил Васе.
Оказалось, что он думал точно также как и я.
Вообще, я стал замечать, что мы с Васей начинаем понимать друг друга с полуслова, а иногда даже с полувзгляда. Я часто просто чувствовал, что он думает в этот момент. Непрерывное тесное общение волей - неволей превращало нас в каких-то сиамских близнецов, если не телу, то по духу и мысли.
-- Ну держись теперь, Паша, - только и сказал он мне.
Лебедев внимательно осмотрел штабную землянку, которая должна была стать его домом на долгое время, познакомился с Косачем, которого, оказывается, совсем не знал, обошел все наши позиции с глубокомысленным видом, ничего не сказал, только хмыкал, а потом снова укатил на ПХД.
