Я ушел окрыленный.
* * *
…В воздухе стоит сырая дымка. Она ложится на асфальт, прикрывая его еле заметной, но прочной коркой льда.
Кончается март. Погода отвратительная. Через Москву проходит влажный циклон. Трехградусный мороз. Сквозь стекло автомобиля, затянутое ледяной вуалью, едва различаются изломанные силуэты людей, встречных машин. Снегоочиститель не работает, он тоже обледенел.
Баренцово море.
Шофер мрачно цедит сквозь зубы:
– Ну и погодка!
– Да, - соглашаюсь я, - не хотелось бы в такую погоду оказаться в воздухе. И опомниться не успеешь, как крылья самолета обледенеют. А ведь нам завтра-послезавтра надо лететь в Арктику.
Незаметно мы подъехали к Управлению полярной авиации.
Марк Иванович Шевелев поднялся из-за стола и, крепко пожимая мне руку, спросил:
– Как машина? Готова?
– Все в порядке.
– По пути на Землю Франца-Иосифа, - сказал Шевелев, - вам предстоит ознакомиться со всеми местами для посадок и, если они окажутся недостаточно подходящими для перелета основной экспедиции, - наметить новые. А самая главная ваша задача – хорошенько обследовать архипелаг и постараться выбрать базу для экспедиции поближе к полюсу, на одном из самых северных островов.
Мы расстались, чтобы встретиться на старте.
Дома, как и следовало ожидать, я застал членов экипажа моего самолета.
Экипаж был уже давно укомплектован слетавшимися и хорошо знавшими друг друга людьми. Бортмехаником был назначен мой старый летный спутник Флегонт Иванович Бассейн, радистом – Серафим Александрович Иванов.
– Завтра вылетаем, - сказал я товарищам.-Советую вам сейчас же пойти домой и хорошенько отдохнуть. Все дополнительные указания получите на старте.
Двадцать девятого марта 1936 года в десять часов утра самолет взлетел с подмосковного аэродрома и взял курс на север.
Тридцатого марта мы прилетели в Нарьян-Мар и на следующее утро вылетели в Амдерму.
Полет проходил спокойно. Когда был пересечен остров Долгий в Баренцовом море, Иванов сообщил в Амдерму, что мы через тридцать-сорок минут сделаем посадку. В это время в Амдерме поднялся сильный ветер, началась поземка, горизонтальная видимость сократилась до десяти метров. Местные работники решили, что мы вернемся обратно. Они не учли, что поземка не поднимается высоко и не мешает самолету. Мы неожиданно появились над крышами Амдермы. Долго пришлось кружиться над аэродромом, пока нам не выложили знаки для посадки.
Через несколько дней погода улучшилась, и мы прилетели в самую северную точку Новой Земли – на мыс Желания.
Теперь до конечного пункта перелета оставалось около пятисот километров, но это была самая трудная, неизведанная часть пути, пролегавшая через Баренцово море.
После хорошего отдыха бортмеханик тщательно проверил мотор, а Сима Иванов свою рацию. Мы поднялись в воздух и вышли в море. Под нами беспрерывно мелькали ледяные поля, перемежаемые разводьями. Эта однообразная картина наблюдалась более трех часов.
По нашим расчетам скоро должны были показаться острова архипелага Франца-Иосифа.
Мы шли на высоте двести метров. Погода начала портиться. В кабине было тепло, но ртуть в термометре на крыле самолета упала до тридцати одного градуса ниже нуля.
Наконец, слева показалась земля.
– Архипелаг!-крикнул Бассейн.
– Да, - согласился я, не зная, однако, какой из многочисленных островов архипелага лежит перед нами.
Пока Иванов пытался связаться с бухтой Тихой, мы снова очутились над скованным льдами морем. Тихая не отвечала.
Не желая тратить понапрасну бензин, я решил вернуться и сесть на острове, который мы только что пролетели.
Едва я повернул самолет, как впереди вырос обрывистый берег острова. От резкого поворота вправо самолет чуть не зацепился за землю.
Вскоре показался еще какой-то островок, затем остров побольше и между ними ровное ледяное поле.
В окно было видно, как с северо-востока по поверхности снега быстро-быстро бежит поземка. Это помогло определить направление ветра и сесть.
– Вот, - шутливо ворчал Сима Иванов, - с одной льдины меня снял, а на другую завез!
Ветер не давал развернуть самолет без посторонней помощи. Пришлось сбавить обороты мотора; Сима выскочил из самолета и ухватился за дужку правого крыла. Я дал почти полный газ. Машина послушно развернулась и стремительно покатилась к острову.
Иванов отстал и мигом скрылся из глаз. На земле была плохая видимость, а тут еще струя воздуха от винта подняла такое облако снежной пыли, что в пяти шагах ничего нельзя было разглядеть.
Опасаясь потерять Иванова, я остановился. Вскоре он пришел, определив направление по звуку мотора.
Даже непродолжительное путешествие при тридцатиградусном морозе и ветре имело свои последствия:, лицо Иванова покрылось белыми пятнами. Бассейн снял свой шерстяной шарф и заставил товарища растирать им обмороженные щеки.
Я подрулил к острову, остановил мотор и открыл кран под радиатором. Струйка горячей воды, весело журча, побежала вниз, образуя в снегу быстро растущую проталину.
Горячее сердце крылатой машины медленно охлаждалось, а вместе с его теплом уходила надежда на скорое освобождение из неожиданного плена. Без воды не запустишь мотор, даже если он снабжен специальным приспособлением для запуска при низких температурах.
– Удастся ли нам теперь подняться без посторонней помощи?-точно угадав мои мысли, спросил бортмеханик.
Ветер неистово рвал и метал. Начинался очередной шторм.
Кабины самолета отапливались отработанными газами только в то время, когда работал мотор. Не успели мы его выключить, как температура кабин начала приближаться к температуре окружающего воздуха…
Мы знали, что о нашей судьбе беспокоятся и на материке, и на гостеприимных зимовках. Необходимо послать радиограмму, но в такой ветер невозможно запустить моторчик аварийной рации.
Решили отдохнуть. Иванов достал из багажных ящиков спальные мешки, меховые комбинезоны и прочее полярное обмундирование, до сих пор лежавшее без употребления.
– Довольно щеголять по-московски, - шутил он, раздавая вещи.-Раз мы в Арктике, извольте по-арктически одеваться!
Натянув на себя комбинезоны и шапки-ушанки, мы занялись распределением мест.
– Я попрошу отвести мне мое любимое место – в хвосте, около костыля, - сказал Флегонт.-Там можно, по крайней мере, вытянуться во весь рост.
Мы охотно удовлетворили просьбу Бассейна. Затем Иванов великодушно предложил мне занять пассажирскую кабину, а сам, не дожидаясь ответа, начал располагаться в пилотской рубке.
