Никитина не знает, что ответить.
— Вы должны говорить только правду.
И Никитина начинает давать показания.
* * *
Подолгу сидела Вера Петровна с монастырским послушником, доставленным из «Раифской пустыни», стараясь узнать у него местонахождение поручика Сердобольского. Тщетно билась она. Послушник, хоть и был польщен вниманием к своей особе, все ж язык держал за зубами. Уж как ни старалась Вера Петровна, с какой стороны ни подходила, а у послушника на все вопросы один ответ: не знаю, не ведаю.
— Ну а где, по вашему мнению, мог бы он скрываться?
— Вы бы с самого начала так и спросили. Предположение имею.
Вера Петровна разложила перед послушником план Казани с пригородами. Допрашиваемый быстро сориентировался. Ноготь указательного пальца замер как раз на том месте, где были обозначены домишки с палисадничками.
И вдруг произошло непредвиденное: послушник робко попросил Веру Петровну доверить ему самому выяснение всего «касающегося господина поручика».
Как быть? Рискнуть? Вера Петровна решила произвести психологический эксперимент. Послушник пойдет по знакомому адресу. Если Сердобольский там, то он незаметно, как представится возможность, ускользнет оттуда и под вечер явится к Державинскому саду. Послушник был отпущен.
Вера Петровна не сомневалась в том, что послушник явится, Фролов не разделял ее оптимизма, а Олькеницкий с философским спокойствием изрекал: «Поживем — увидим».
…Медленно, стараясь быть незамеченным, движется послушник по Державинскому саду. Сюда он проник не через ворота, но путь держит к выходу. Здесь у него условленное место встречи с Верой Петровной. Наконец-то из-за деревьев появляется женская фигура. Происходит короткий разговор. Да, Сердобольский там.
Этот пригородный район — самый беспокойный в Казани. О нем худая слава. Дома тут разбросаны словно острова в море. Мало кто из горожан хорошо знает этот район.
…Грузовик затарахтел и смолк. Люди молча соскочили и цепочкой двинулись вперед. Пробираясь в изломах заборов, они шли долго, молча, держа винтовки наперевес. Впереди Вера Петровна и Фролов. Минут двадцать продолжался этот поход, пока не подошли к двухэтажному покосившемуся зданию. Из дома не доносилось ни звука. У дверей молча остановились.
Держа наганы наготове, Вера Петровна с Фроловым шагнули в дом. В коридоре темно, пахнет прелым. Двигаясь на ощупь, они ищут третью дверь слева, ту, где должен быть он…
Наконец нащупана дверная ручка. Вера Петровна с силой тянет ее на себя. Дверь распахнута… Полутемная большая комната, киот во всю стену, освещенный лампадкой, стол, топчан. На топчане свернувшаяся мужская фигура.
Не успела Вера Петровна произнести и звука, раздался выстрел. Вспышка осветила вскочившего Сергея Сердобольского. Вера Петровна отпрянула назад. Нажим на собачку нагана. Сыплются куски штукатурки. Ругань, выстрелы — все перемешалось… И вдруг дверь с силой захлопнулась.
В короткие промежутки между выстрелами Вера Петровна диктует поручику условия сдачи в плен:
— Вы окружены, понимаете? — кричит она. В ответ раздаются выстрелы и продолжают падать куски штукатурки, покрывая осаждающих белой пылью.
С улицы тоже стреляют в окна комнаты… И вдруг… затишье. Что это, хитрость противника или он убит? Фролов бросается вперед, открывает дверь, стреляет внутрь — молчание.
— Сдавайтесь!
Снова выстрелы, но уже откуда-то сверху. Поручик бежит по крыше, прыгает в темноту. Сердобольский снова бежал…
* * *
В комнате двое: женщина в пенсне, со строгим чуть скуластым лицом — начальник отделения ВЧК Вера Петровна Булич-Брауде и мужчина с голубыми глазами, шатен, с высоким лбом — помощник начальника секретного отдела ВЧК А. Н. Тучков.
Двое? Нет. Здесь еще третий, наш старый знакомый. Он сгорбился, поседел, сидит в углу, опустив голову. Да, это архиепископ Андрей — князь Ухтомский.
Как попал сюда святой отец — организатор, идеолог и вдохновитель карательных отрядов у Колчака, известных под названием отрядов «Иисуса Христа»?
Все молчат. Потом архиепископ тихо говорит:
— Да, я все понимаю, я все осознал. Но такое смутное время, бес попутал… — И вдруг зарыдал.
Вера Петровна подает воду. Его зубы стучат по стеклу. Руки трясутся.
А очень давно… Вера Петровна вспомнила кабинет, но не такой простой и беловатый, как этот, а роскошный и неуютный, медвежьи шкуры на полу, чучело попугая, директрису, «капрала» и себя — маленькую, беззащитную перед грозными глазами черного монаха. Нет, она тогда не плакала.
С трепетом ловит архиепископ взгляды чекистов, стараясь отгадать, что они сулят ему, что кроется за ними.
Каждое ироническое замечание Веры Петровны вызывает в «старце» острый прилив животного страха — страха перед грядущим, перед тем, что ожидает его.
Иногда же ее слова приносят ему успокоение, но ненадолго.
Жизнь! Да, он хорошо знает ее. Она стоит того, чтобы за нее побороться. Выжить! Это самое главное. Остальное само придет, приложится…
— Боитесь? — спрашивает Вера Петровна.
— Да, боюсь, — еле шепчет архиепископ.
— Чего же?
— Смерти, расстрела.
— Но вы ведь веруете в бессмертие, и потом, по вашим понятиям, вам обеспечено место в раю.
Архиепископ рыдает.
Он выкрикивает проклятия по адресу Ваньки-каина, как прозвали колчаковского премьер-министра его коллеги.
Всех винит черный монах: друзей, соратников и даже господа бога. Вот только себе он отводит скромное, незаметное место.
И кажется, совсем забыл святой отец свои черные дела в Казани, в Поволжье, Сибири, разоренные деревни, расстрелянных людей, грабежи и насилия.
Нет, не забыл. Поэтому так печалится, так кается великосветский монах. Он в истерике падает на стол и рыдает.
В божественную силу архиепископ не верит…
* * *
В книге в большинстве случаев названы подлинные фамилии действующих лиц и только некоторые изменены.
Героев книги отделяет от современности более четырех десятилетий. Мужественные, благородные, беззаветно преданные партии и народу, Гирш Олькеницкий, Вера Петровна Брауде (Булич), Фролов, Копко и их друзья и соратники — замечательный пример служения Родине.
В мае 1918 года ВЧК получила два крайне важных письма. В первом рабочий завода «Каучук» Нифонов сообщал, что находящуюся в Молочном переулке частную лечебницу посещают какие-то подозрительные господа, больше похожие не на больных, а «на офицеров — ваше высокоблагородие» (журнал «Новый мир», 1958, № 9, стр. 149).
