Нелегкое это дело, но возможное, особенно теперь, когда за плечами год тяжелейших испытаний. И у меня, и у других членов экипажа практических навыков стало куда больше. В бою люди чувствуют себя увереннее, хладнокровнее, и глазомер отработан лучше. При воздушном налете противника крайне важно быть внимательным. Мало заметить, когда бомба отрывается от фюзеляжа. Нужно еще учитывать, что после отрыва несколько секунд ее несет по горизонтали сила инерции и лишь затем бомба медленно переходит в вертикальное падение. Опоздай с принятием правильного решения хотя бы на секунду, не выполни рулевой или моторист вовремя отданную команду, и корабль окажется в тяжелом положении.
У нас еще нет таких приборов, которые бы молниеносно выдавали данные о противнике, о его скорости, высоте полета, маневрировании и т. д. Такие автоматы, электронно–вычислительные устройства появятся значительно позже, уже после войны. Пока же управление зенитной стрельбой ведется в основном по трассирующим снарядам. И если, скажем, неточно определена высота полета самолетов, заградительный огонь не станет для них препятствием.
Особенно трудно установить высоту, с которой летчик переходит в пикирование. Но нужно: от этого зависит определение скорости снижения самолета, что в свою очередь является исходным для изменения в процессе стрельбы дистанции и угла упреждения. А если еще учесть, что все это делать приходится в считанные секунды и в условиях, когда вокруг тебя рвутся бомбы, то станет ясно, как тяжело приходится нашим комендорам.
Этими обстоятельствами объясняется и сложность маневрирования по уклонению от авиабомб.
Налет длится уже полтора часа. Накалились стволы зенитных установок. Охрип и устал лейтенант Сотников, громко отдавая команды артиллеристам. Без отдыха, на одном дыхании действуют зенитчики, рулевой и мотористы, А враг упорствует все сильнее. Все ближе и ближе к «Щиту» ложатся авиабомбы. Вот две из них падают почти у борта. Корма тральщика резко поднимается над волной, работающие винты обнажаются, и от их бешеного вращения корабль содрогается всем корпусом. В следующее мгновение на палубу и надстройки обрушивается многотонная масса воды, выброшенная кверху мощными взрывами бомб. В помещениях гаснет свет. Сорвавшийся с креплений компас сильно бьет в лицо Васильянова, но рулевой не оставляет поста. Потом на корабле вдруг все затихает.
Поначалу до меня не доходит, что «Щит» стоит, дизеля не работают. Мои мысли все еще были заняты маневром корабля, уклонением от бомб. Поняв наконец, что корабль потерял ход, я начинаю осматриваться. «Юнкерсы», израсходовав бомбовый груз, уже удалились. А впереди были видны очертания Херсонесского полуострова.
Механик Самофалов докладывает, что дизеля не запускаются; чтобы установить причину, необходимо вскрывать их корпуса.
Оставляю за себя на мостике лейтенанта Сотникова и вместе с Самофаловым спускаюсь в машинные отделения.
— Другого выхода нет, — пожимает плечами мичман Ляхевич. — Мы уже советовались со старшинами.
— Вскрыть корпуса, — отдаю приказание механику и сразу же возвращаюсь на мостик.
А тральщик беспомощно покачивается на волне. Положение, как говорится, хуже некуда. О случившемся сообщаю на «Защитник» и разрешаю кораблям следовать дальше. Они обгоняют нас, направляясь к полуострову. Беру бинокль и всматриваюсь в береговую черту. Над ней возвышается колокольня бывшего Георгиевского монастыря. Досадно, что не дотянули до берега!
Тральщики уходят все дальше и дальше, растворяясь в наступающих сумерках. Вскоре стало совсем темно. Теперь нам легче — в ночное время фашистские самолеты вряд ли обнаружат «Щит». Но летняя ночь коротка, а доклады из машинных отделений поступают неутешительные. У одного двигателя нарушилась центровка главного вала, у другого образовалась трещина на головке поршня, поэтому давление масла в магистрали упало до нуля.
Томительно долго тянется время ремонта. Наконец заработал один дизель. Но механик предупреждает: корабль может развить самое большее пять узлов. Второй дизель по–прежнему не запускается. Расчеты штурмана показывают, что таким ходом мы придем к Херсонесскому маяку лишь в полдень 2 июля. Конечно, вражеская авиация не позволит нам подойти к причалу и принять людей — для нее тральщик станет слишком хорошей мишенью. Вместе с комиссаром приходим к выводу, что в создавшейся обстановке выход один — следовать в Новороссийск. Свои соображения докладываем радиограммой в штаб флота и вскоре получаем «добро».
Возвращаемся в Новороссийск кратчайшим путем. Рассвет застает нас на траверзе Феодосии, которая, как и весь Керченский полуостров, находится в руках врага. Здесь базируются торпедные катера противника. Сейчас штормит, катера вряд ли выйдут в море, однако наши комендоры приготовились в любую минуту открыть огонь.
Сигнальщик слева по борту заметил белый предмет. Его трудно разглядеть и в бинокль. Решаю подойти поближе к предмету. Через некоторое время удается установить, что это над волнами покачивается одинокий парус. Подходим еще ближе и с удивлением замечаем, что парус необычной формы и поднят он на гидросамолете. Сигнальщик Радченко докладывает:
— Наш двухмоторный гидросамолет типа «ГСТ».
В бинокль вижу: в машине копошатся люди.
— Не иначе как потерпели аварию, — говорит штурман.
— По всему видно, что это так, — отвечаю ему. — Пойдете на шлюпке к самолету.
— Есть! — отвечает Чуйко и сбегает с мостика.
Сотников спускает на воду шестерку. Корабль стопорит ход. В считанные секунды шлюпка оказывается за бортом, и дежурные гребцы во главе с лейтенантом Чуйко наваливаются на весла.
Первым делом Чуйко доставил на «Щит» раненых и женщин. Всего же на гидросамолете оказалось 33 человека. Шлюпка сняла их за четыре рейса. Затем по просьбе командира воздушного корабля капитана Малахова была перевезена на тральщик часть вооружения и оборудования. Из–за сильного волнения моря гидросамолет буксировать не удалось. Его пришлось расстрелять. Владимир Левицкий дал несколько очередей из крупнокалиберного пулемета, и самолет вспыхнул как свеча, начал крениться, потом перевернулся и затонул. В эти минуты экипаж «ГСТ‑9» находился на верхней палубе. Надо было видеть суровые лица летчиков, выражавшие их душевную боль. Воздушные бойцы прощались со своей машиной, на которой совершили десятки боевых вылетов.
Капитан Малахов поднялся на мостик. Он рассказал, что «ГСТ‑9» в составе подразделения гидросамолетов в ночь на 1 июля вылетел с Кавказского побережья в Севастополь. Самолеты, имея задание эвакуировать раненых и летно–технический персонал авиачасти, приводнились в одной из севастопольских бухт под артиллерийским огнем противника. Кроме раненых Малахов принял также личный состав 12‑й авиабазы капитана Пустыльникова.
