Наиболее сложной частью – «настоящей головоломкой» – стало для нее построение кульминации. Рэнд хотела описать некое драматическое событие, которое свело бы воедино все разрозненные сюжетные линии романа, стало финальной наглядной иллюстрацией его центральной идеи и потрясло читателей до глубины души. До тех пор, покуда концовка не была придумана, все прочее оставалось лишь грудой бессмысленных словесных конструкций. Что еще хуже, она чувствовала себя лгуньей всякий раз, как говорила с кем-нибудь о своем новом романе, поскольку сама еще не знала, чем все должно закончиться, и у нее не было абсолютно никаких идей, которые проливали бы на это свет. Она извивалась в муках за письменным столом, впервые за все время оказавшись в творческом тупике. Такие моменты Рэнд называла «корчами».
Весну и начало лета 1937 года Рэнд провела, штудируя тексты по архитектуре, чтобы сделать текст «Источника» более убедительным. Но вскоре она отложила эти книги и принялась делать наброски для театральной адаптации романа «Мы – живые», к возможности постановки которой проявил интерес бродвейский продюсер Джером Майер. По просьбе Энн Уоткинс она также переписала в качестве пьесы неопубликованную повесть, работу над которой завершила еще в Голливуде. Поскольку спектакль «Ночью 16-го января» стал большим хитом, как агент, так и автор надеялись повторить успех на бродвейских подмостках. Главной героиней новой пьесы, получившей название «Идеал», была срисованная с Греты Гарбо кинозвезда по имени Кэй Гонда. Среди миллионов своих поклонников она пытается найти того, кто согласится рискнуть жизнью ради своего идеала – то есть, ради нее. После того, как ей удается найти лишь одного такого человека, одинокого бродягу Джонни Дауса, Гонда понимает, что большая часть публики на самом деле ненавидит ее – за то, что она является воплощением тех романтических идеалов, которые люди боятся претворить в жизнь.
В эмоциональном плане пьеса «Идеал» не похожа на другие произведения Айн Рэнд. Но в ней внимание автора почти безраздельно сфокусировано на зле или бездарности; она наполнена одиночеством Кэй Гонды, чувствующей себя оторванной от человечества; горьким чувством, что настоящий идеалист в какой-то, очень малой, степени, может быть отнесен к ряду тех предателей человеческих ценностей, диалог с которыми невозможен. С этой точки зрения главный мужской персонаж, Джонни Даус, не является типичным для Рэнд персонажем. Это человек, полностью оторванный от мира, он не представляет, как жить дальше, и у него часто возникает желание умереть. Если Лео из романа «Мы – живые» чувствует то же самое в Советской России, на это есть политические, а не духовные причины. Но Джонни чувствует это в Соединенных Штатах.
Уоткинс не смогла найти продюсеров для постановки, и даже несмотря на то, что жена друга Рэнд Ивана Лебедева, талантливая актриса Вера Энгельс, попыталась привлечь к проекту внимание европейского театрального бомонда, из этой затеи ничего не вышло. Вскоре Джером Майер, как ранее и Эл Вудс, начал испытывать проблемы с финансированием – и сценическая адаптация книги «Мы – живые» также была отложена в долгий ящик.
Глава 10
Промежуточный «Гимн»
В июле 1937 О’Конноры поехали в Коннектикут, где Фрэнк выступал в летней антрепризе, показывавшей, в том числе и «Ночью 16-го января». Они остановились в мрачноватой гостинице «Стоуни-Крик», в которой, как Айн сообщила друзьям, она была намерена вскоре написать лучшее из своих произведений. Покуда Фрэнк репетировал роль Гатса Ригана и фрагменты других пьес, она прогуливалась по набережной с гостями – Альбертом Маннхаймером и Ником Картером – и размышляла о перипетиях романа «Источник». В двух милях оттуда находилась знаменитая достопримечательность этого города – каньоны с розовым гранитом. Возможно, Рэнд наведывалась туда в поисках вдохновения для сцены в каньоне, в которой Доминик встречает Говарда Рорка.
Но планирование столь масштабного сюжета было, все-таки, слишком сложным делом – и в порядке отдыха она сочинила небольшую футуристическую повесть «Гимн». Эта история описывает примитивный мир, в котором слово «Я» было стерто из сознания каждого человека, чтобы быть замененным на коллективное «Мы». Ее герои, как мантру, заучивают следующие лозунги: «Мы – ничто. Человечество – все. По милости наших братьев даны нам наши жизни. Мы существуем благодаря нашим братьям и только для них». «После того, как главный герой, которого зовут Равенство 7-2521, влюбляется в женщину по имени Свобода 5-3000 (что является актом индивидуального выбора и, по законам этого общества, карается смертью), он начинает одну за другой открывать тайны мира, в котором живет – ключ к электрической энергии, забытое искусство «Незапамятных Времен», а также – значение слова «Я».
Описание того, как протагонист истории заново открыл это слово, является одной из самых поэтичных од индивидуализму, вышедших из-под пера Айн Рэнд. Предвосхищая эгоистическое нравственное кредо, лежащее в основе будущего романа «Атлант расправил плечи», Равенство 7-2521 провозглашает:
«Я есть. Я думаю. Я хочу. Мои руки. Моя душа. Мое небо. Мой лес. Это моя земля. Разве можно сказать больше? Это самые важные слова. Это ответ. Я стою здесь, на вершине горы. Я поднимаю руки, развожу их в стороны. Это мое тело и моя душа. Наконец я понял. Мы хотели осмыслить это. Я и есть этот смысл. Мы хотели найти оправдание своему существованию. Но оправдание – я сам. Мне не нужно ни оправдание, ни одобрение. Мои глаза видят, и они дарят миру красоту. Мои уши слышат, и в них звучит песня. Мой мозг думает, и только он будет тем лучом, который осветит правду. Моя воля выбирает, и выбор ее – единственный мне указ, единственное, что я уважаю.
Многие слова открыты мне. Многие из них мудры, другие лживы, но только три святы: «Я хочу этого». Какой бы дорогой я ни шел, путеводная звезда во мне, и звезда, и компас, они укажут мне ее, укажут мне дорогу к самому себе. Не знаю, есть ли земля, на которой я стою, сердце вселенной или только пушинка, затерянная в вечности. Не знаю и не думаю об этом.
Ведь я знаю, что счастье возможно для меня на земле. И моему счастью не нужно высокой цели для оправдания себя. Оно – не средство для достижения цели. Оно и есть цель.
И я не средство для достижения целей других. Я не служу ничьим желаниям. Я не бинт для их ран. Я не жертва на их алтарь. Я человек. Этим чудом своего существования владею лишь я, лишь я его охраняю и использую, только я преклоняюсь перед ним.
Я не отдам своих богатств, не разделю их ни с кем. Сокровище моей души не будет разменяно на медные монеты и разбросано ветром, как подаяние. Я охраняю свои богатства: мысли, волю, свободу. Величайшая из них – свобода.
