Пубалт, а то мне уезжать», — он оставляет у меня на столе влажный, промокший партийный билет. Билет на имя красноармейца Аксенова, выдан комячейкой — не помню какого полка 27-й Омской дивизии. Мы подобрали билет среди обрывков воззваний и газет у проволочных заграждений. Владелец билета лежит в белом саване подо льдом Маркизовой лужи.
«Прощайте же, братья, вы смело прошли свой доблестный путь…»
Звонок по телефону. «Вы дома?» — «Кто говорит?» — «Вы из Кронштадта?» — «Да». — «Победа, победа. Это же чудо. Знаете, об этом будут когда-нибудь писать и писать. Итак, Кронштадт пал. Поздравляю».
На столе лежит газета «Красный Кронштадт». В газете последняя оперативная сводка: 23 часа 19 марта.
«С е в г р у п п а: сведений к сроку не поступало. Ю ж г р у п п а: части приводятся в порядок».
Я помню, как начинались кронштадтские события. Комната начальника политуправления всегда была чем-то вроде клуба. Сидели, курили, толковали заезжие политработники. У телефона бьется Трефолев (начальник осведомительной части). Он пробует соединиться с Кронштадтом. Ничего не выходит; он ругается. «В чем дело?» — «Назначено беспартийное собрание, общегарнизонный митинг на Якорной площади. Из Кронштадта передали в Петроморбазу, чтобы прислали делегатов. А кто распоряжается — неизвестно». Эти минуты будешь помнить всю жизнь. Старинный, похожий на шарманку телефон и желтое усталое лицо Трефолева, горьковатый и душный запах кожаных курток на бараньем меху. Это детали, неизгладимые детали: главное — начался «Кронштадт».
Ночные дежурства. Четвертая, шестая, восьмая кронштадтская ночь. Нас двенадцать, потом восемь человек в полном вооружении. Остальные мобилизованы и отправлены в Сестрорецк и на финляндскую границу. Всю ночь страстные споры о том, «кто виноват, кто мешал работать, кто не принял мер, кто прозевал, прохлопал положение». Но уже с абсолютной точностью проведена черта между верными республике моряками и мятежниками. «Они» и «мы».
Ночь на 6 марта. В шесть часов вечера истекает срок ультиматума мятежникам. У всех слабая надежда: сдадутся, крови не будет. Люди ходят с зелеными лицами, бесцельно бродят по комнатам, смотрят в окна и курят. Выходят на набережную и прислушиваются. В городе особая непонятная тишина. Половина седьмого — мокрый снег и туман, все еще не стреляют. Может, обойдется? Зашли в штаб. Там тоже невыносимое напряжение, дым от папирос, зеленые лица. Удар! Задребезжали стекла. Опять удар… Началось! И сразу облегчение. Орудия северных батарей и «Красной Горки» прогремели как очистительная гроза. Зарницы выстрелов осветили двухнедельную черную ночь над Петроградом и Кронштадтом.
15 марта, 23 часа 45 м. Боевой приказ:
«В ночь с 16 на 17 марта стремительным штурмом овладеть крепостью Кронштадтом».
Сорок восемь часов назад в театре Вольной комедии репетировали пьесу Евреинова «Самое главное». Актеры выбегали на улицу прислушиваться к канонаде. Гудели пушки «Петропавловска» — это заграница стучалась в ворота Петрограда с подарками: белыми булками, бритвами «жилет», усовершенствованными подтяжками и шелковыми чулками.
Евреинов недавно приехал с юга, он отсиживался у белых. Приехал, прислушался к пушкам Кронштадта и по секрету сказал художнику Анненкову: «Как опытный автор, я всегда являюсь во-время, под занавес».
Сорок восемь часов назад человек, позвонивший мне по телефону и поздравивший с падением Кронштадта, встретил меня на Невском. Я поклонился, он посмотрел в сторону и не ответил. Это было на Невском за сутки до взятия Кронштадта.
А теперь… «Это же чудо. Об этом будут писать!..»
Итак, К р о н ш т а д т пал.
4. АФГАНИСТАН
Бывший бурильщик на нефтяных промыслах Уайли Пост и бывший штурман Гарольд Гэтти, американские летчики, сделали кругосветный перелет в 8 дней 15 часов и 51 минуту. Таким образом новый Жюль Верн должен внести еще одну поправку в знаменитый роман для юношества «Вокруг света в восемьдесят дней».
Стенли пересек Африку с востока на запад в восемнадцать месяцев. Сейчас железнодорожная магистраль доведена до реки Конго, и путь Стенли можно совершить в шесть-восемь дней. В июне месяце 1931 года автомобили типа «Сахара» с гусеничной передачей пресекли Афганистан от персидской границы до Балха. Не знаю, во сколько именно дней сделано это путешествие, но я знаю, что наши самолеты гражданской авиации давно летают из Термеза в Кабул и в несколько часов делают путь, который отнимал у наших дипломатических курьеров две-три недели. Летом 1921 года советская дипломатическая миссия тридцать пять дней путешествовала от крепости Кушка до столицы Афганистана, Кабула, по Хезарийской дороге. Поэтому, когда я пробую описать наши странствия по Афганистану и афганское бытие в 1921 году, читатель 1931 года может читать их с усмешкой, почти так, как он читает путешествие из Пешавера в Кабулистан и Бухару «лейтенанта ост-индийской компанейской службы» Александра Бэрнса, убитого в Кабуле в 1841 году.
После такого вступления я могу рассказать, что происходило в пограничной крепости Кушка 3 июня 1921 года. На запасном пути стоял эшелон особого назначения. У эшелона, прямо на путях ржали, лягались, кусались сто вьючных и верховых афганских коней, и конюхи-каракеши проклинали лошадей на фарси, индустани и тюркском языке. Вокруг изумленное население Кушки, а над нами всеми поднимались бурые и желтые горы и крепостные форты.
Крепость Кушка была не слишком избалована историческими событиями. Историки дважды интересовались самым южным пунктом бывшей Российской империи. Однажды, когда колонизаторы Туркестана дотянулись до этих желто-бурых гор, и во второй раз, когда лихие туркестанские полковники, при Александре III Миротворце, устроили у Таш-Кепри маленькую войну афганцам.
Когда игра была выиграна Лондоном, лихие полковники генерального штаба Туркестанского военного округа стали утешать себя другой более невинной военной игрой. Они наносили на карту-трехверстку кратчайший путь в Индию через Герат — Кандагар, путь, намеченный еще Наполеоном. По их приказанию в крепости Кушка держали наготове шпалы, рельсы, стрелки и подвижной состав воображаемой железнодорожной линии Кушка — Герат. Ее можно было уложить и пустить по ней воинские эшелоны через неделю после перехода границы. Но обер-офицеры кушкинского гарнизона не обольщали себя мыслями о будущем завоевании Индии. Они пили мертвую и выдумали от скуки знаменитую игру в «кукушку», которая заключалась в том, что в темной комнате один офицер куковал кукушкой, а другой стрелял в него из револьвера на голос. От тех времен остались смутные легенды, полуразрушенный монумент на горе и собор,
