следили.
Хотя раньше Плисецкая и Нуреев были едва знакомы, на этот раз они бросились друг другу в объятия.
– Я навожу такой страх на своих бывших соотечественников. Вы из них – самая отчаянная… – заметил Рудольф.
Он подарил Майе на память толстенную книгу репродукций живописи Гойи. Подарил, но не подписал: это было бы опасно для нее. Ту книгу потом тщательно осматривали и пролистывали кагэбэшные соглядатаи – искали улики. Но не нашли.
Надо упомянуть, что встреча с Плисецкой была небезопасной и для самого Рудольфа. Ведь за ним следило ФБР! Американские спецслужбы долгое время подозревали, что Нуреев работает на «врага». Они отслеживали его телефонные звонки, прослушивали разговоры… А однажды даже вызвали для «беседы» – то есть фактически для допроса, – после чего Нуреев был крайне раздражен.
В 1965 году Нуреев в дуэте с Фонтейн танцевал в балете «Ромео и Джульетта» в хореографии МакМиллана. Премьера вышла скандальной: шотландский хореограф создал этот балет для Линн Сеймур и Кристофера Гейбла, но дирекция Королевского балета предпочла им знаменитую пару Фонтейн – Нуреев.
Нуреев танцевал с травмой – с забинтованной ногой, но несмотря на это привел зрителей в восхищение. Овации длились сорок минут, а Нуреев чуть не плакал от боли! Но публика ни о чем не догадывалась.
«Даже на одной ноге Рудольф Нуреев танцует лучше любого другого на двух ногах!» – написал с восторгом критик из газеты «Таймс». Рассказывали, что сам Нуреев после окончания балета поклялся, что больше никогда не станет танцевать с такими травмами – так это было мучительно. Но слова он не сдержал: желание выступать было в нем сильнее инстинкта самосохранения. Однажды он танцевал «Спящую красавицу» с пневмонией, и после спектакля упал в обморок, после чего его насильно отвезли в больницу.
Постановка МакМиллана прочно вошла в их репертуар, а в 1966 году спектакль бал экранизирован.
В 1990 году Нуреев последний раз танцевал «Ромео и Джульетту» в Ковент Гардене, исполняя в этот раз роль Меркуцио, а заглавные партии достались Сильви Гильем и Джонатану Коупу. Все сборы от спектакля пошли в пользу Марго Фонтейн, заболевшей раком костей и нуждавшейся в дорогом лечении. Принцесса Маргарет и принцесса Диана аплодировали великой артистке, когда она в последний раз вышла с бывшим партнером кланяться своим восторженным поклонникам.
Дуэт Нуреев – Фонтейн просуществовал пятнадцать лет и породил миф об их романе. Нуреев не скрывал своих чувств к партнерше. «Знаешь, она – женщина моей жизни, я должен был бы на ней жениться», [58] – говорил он Ролану Пети.
«Я очень любила Руди», – искренне признавалась Марго, никогда не указывая на то, что между ними существовали интимные отношения. Она была замужем, любила и уважала своего мужа и всегда вела себя скромно и разумно.
Зато сплетники старались вовсю! Они даже создали легенду, что Марго Фонтейн родила от Нуреева ребенка – девочку, которая умерла сразу после рождения… Или не родила, или у нее был выкидыш, или же она сделала аборт… – версии расходятся. Фантазеров не смущал даже возраст прима-балерины, не совсем подходящий для родов.
Глава пятая. Балетмейстеры и стили
В шестьдесят лет Марго ушла со сцены. Последним их совместным балетом стало «Видение розы» или «Призрак розы», Le Spectre de la rose – десятиминутный чарующе прекрасный номер.
В этом крошечном балете, впервые воплощенном в жизнь в 1911 году, собралось сразу несколько ярких личностей, выражавших чаяния и надежды начала XX века: хореография балета принадлежала Михаилу Фокину, декорации и костюмы – Льву Баксту; танцевали – Вацлав Нижинский и Тамара Карсавина. А вот музыку написал немецкий композитор-романтик, современник и единомышленник Гофмана – Карл Мария фон Вебер. Называлось его произведение «Приглашение к танцу».
На создание балета Фокина вдохновила поэма о розе Теофиля Готье:
…Тобою сорвана я для красы
Весь вечер я тебе служила брошью,
И увядала на твоей груди.
Я знаю многих, кто такой награды
Желал. И ни на шаг не отходил,
И с завистью меня касался взглядом…
Когда бы так другие умирали!
Судьбу недолговечную мою
Они несчастной назовут едва ли…
Балет был изначально поставлен с расчетом на уникальные способности танцовщика-легенды Вацлава Нижинского, и стал шедевром. Он был настолько изящен и романтичен, что многие известные художники того времени запечатлели его в своих работах. Балетмейстер Фокин писал: «Spectre [59] ни в одном движении не похож на обычного танцовщика, исполняющего для удовольствия публики свои вариации. Это – дух. Это – мечта. Это – аромат розы, ласка ее нежных лепестков, многое еще, для чего не найти определяющих слов, но это ни в коем случае не “кавалер”, не “партнер балерины”. Техника рук в этом балете совершенно отличная от правильных рук старого балета. Руки живут, говорят, поют, а не исполняют “позиции”».
Потом, после ухода со сцены Нижинского, балет был надолго забыт, а во второй половине XX века его снова вспомнили. «Призрак розы» восстановили сразу несколько выдающихся балетных исполнителей, в том числе Марис Лиепа и Михаил Барышников.
Конечно, не мог в стороне остаться и Нуреев, которого неоднократно сравнивали с Вацлавом Нижинским, и который с большим уважением относился к памяти Сергея Дягилева и к его творческому наследию. Он танцевал в нескольких балетах, созданных для Нижинского и труппы Дягилева, и его «ремейки» каждый раз находили признание и у балетоманов, и у критиков.
Сюжет балета «Видение розы» – это эротическая фантазия юной девушки, вернувшейся домой после первого в жизни бала. К ее платью приколота алая роза, девушка засыпает, вдыхая ее аромат, и ей снится Юноша-роза. Он одет в алое трико, сплошь покрытое розовыми лепестками. Они нашивались вручную перед каждым выступлением, и современники смеялись, говоря, что камердинер Нижинского заработал целое состояние, продавая смятые лепестки поклонницам. Юноша влетает в комнату через окно вместе с легким ветерком, нежно подхватывает спящую девушку и увлекает ее в сомнамбулический танец. Но с первыми лучами солнца Юноша-роза оставляет свою возлюбленную и, одним прыжком перепрыгнув через подоконник, исчезает в саду.
Рассказывают, что танцовщики специально измеряли высоту подоконника, рассчитанную под прыжок Нижинского, и пробовали его грациозно перепрыгнуть. Выяснилось, что многие могут сделать это, даже и выше прыгнуть, а вот только одного повторить не могут: Вацлав, словно обладая даром левитации, зависал над подоконником, какие-то доли секунды парил над ним, чем вызывал у публики неистовые аплодисменты!
Нижинский
