Кроме боевых действий протекала нормальная обыденная служба: строевая подготовка, стрельбы, чистка оружия, физическая подготовка. По ночам любили посидеть у костра, поесть картошки с тушенкой, поговорить о планах на дальнейшую жизнь. Всё про гражданку. Единственное резало ухо: «Если все будет нормально, приеду домой и… Если все будет нормально».
Находясь там, мысли о доме не покидали никогда. О доме, о родителях, о девушке. Один парень ночью во сне разговаривал со своей подругой, объяснялся ей в любви! Каждую ночь!
Настал апрель, пришел конец метелям.
Давно звенит весёлая капель.
И замирает сердце под шинелью:
Да, я — солдат, в десанте я теперь.
Прическа «нуль», мабута не по росту
И первые команды старшины.
Поверить в это было нам непросто,
Что позабыть «гражданку» мы должны.
Поверить трудно, что вчера с друзьями
Ходил в кино или в кафе сидел.
Теперь АН-2 несёт нас над полями
И прыгать нужно — наш таков удел.
И вот прыжок, свободное паденье,
Капрона шелест за моей спиной.
И понял я тогда людей стремленье
Подняться в воздух над родной землей.
Тот, кто служил в Ферганском карантине,
Простит меня за столь весёлый слог.
Здесь всех держал в железной дисциплине
Закон солдатских кирзовых сапог.
Прыжки, укладка, тактика и стрельбы.
Так закружился вихрь солдатских дней.
И только ждешь, когда придет, скорей бы
Пришло письмо от девушки моей.
Там под Москвой живёт моя Наташка.
Спешит в кино и в институт идёт.
А иногда гадает на ромашке,
Но главное, что ждёт солдата, ждёт!
А вот письмо из дома прилетело,
Как мама беспокоится опять.
Ты столько, милая, всего перетерпела.
Теперь опять тебе ночей не спать.
Но я прошу, родная, не печалься.
Я не хочу, чтоб ты была грустна.
Хоть службы срок недавно лишь начался,
Но ведь придёт заветная весна!
А дни идут, сменяются недели
Тревог, занятий боевых полны.
И мы уже как негры почернели
Под раскаленным солнцем Ферганы.
Но перемены ждут нас очень скоро.
И карантин уж близится к концу.
Последний раз звучат сигналы сбора.
Построились шеренги на плацу.
Прощай, учебный центр, присяга скоро.
Мы едем в Оги, других забот полны
Киргизии нас обступают горы,
Простились мы с долиной Ферганы.
Нас встретил Оги весёлым птичьим пеньем
И шумом тополей, что в ряд стоят,
Присягу принимали в воскресенье.
Навек запомнит этот день солдат.
Просторный плац, от зноя раскаленный,
Полка шеренги замерев стоят.
Полковник сединою убеленный
С трибуны смотрит на своих орлят.
И вот он миг, предела нет волненью.
Три шага строевых и поворот.
И воин молодого поколенья
Присягу — клятву Родине даёт.
И вот он миг — торжественный и строгий.
Гвардейский знак сверкает на груди.
И не задумался никто тогда с тревогой
О том, что ждет нас скоро впереди.
А через час звучит сигнал «Тревога!»
Опять учебный центр — Узбекистан…
С волненьем шепчет Саня мне: «Серега..!
Ты знаешь, мы летим в Афганистан».
Могучий АН нас в небо поднимает,
Привычно песнь свою поёт мотор!
Россия вслед привет нам посылает.
Нам смотрят вслед вершины наших гор.
Так началась для нас иная служба.
С тех пор, как мы покинули свой полк,
Мы выполняли здесь посланье дружбы,
Здесь выполняли свой солдатский долг.
А дни летят, к концу подходит лето.
Уже домой собрались «дембеля».
Как много уже было песен спето
О Родине… про русские поля.
Как далеко за дикими горами
Песнь жаворонка рвётся в небеса…
Где ж росных зорь краса, закатов пламя,
В багрец и золото одетые леса..?
А службы дни размеренны и строги.
Вот на работу рота уж спешит.
Блеснуло пламя, замер друг Серёга.
Бледнеет лоб, и боль в глазах кричит.
Так больно было в первый раз, наверно,
Нам видеть смерть, где нет его вины.
Беспечность — враг, она в себе примерно
Таила смерть — таков закон войны.
«Прощай же, друг, с тобой мы расстаемся»,
— Неслышно шепчут губы про себя.
Когда же мы к себе домой вернёмся,
То первый тост поднимем за тебя.
А время ход никто не остановит:
Вот уж зима свои считает дни.
И вот приказ — всех «дембелей» построить.
В последний раз построились они.
И вот он миг, когда в рукопожатьи
Застыла напряженная рука,
Последние прощальные объятья…
И самолет их взмыл под облака.
А вслед за ним покой и сон умчались.
Заполнились тревогой наши дни.
Но жили мы как прежде — не печалясь,
Не зная про мятежные огни.
А те огни уж злобою пылали,
Давно хотели мир спалить они.
А мы об этом ничего не знали —
Так далеко от Родины, одни.
Но грянул бой — и грозные машины
Пошли вперед, врага огнём разя.
В ту ночь низверг народ диктатора Амина.
Нам эту ночь забыть никак нельзя!
Здесь превращался юноша в мужчину.
Под посвист пуль упрямо шёл вперёд.
Мы помним всех, кто здесь нашёл кончину.
В солдатском сердце память не умрёт.
Сырой рассвет прогнал ночные тени,
Но пули вместо птиц ещё поют.
Я молча опускаюсь на колени
Над тем, кого напрасно дома ждут…
Но не умрёт о них святая память,
В веках и поколеньях проживет.
И тот, кто мог здесь жизнь свою оставить,
О них домой легенду принесёт.
На базу возвратились мы нескоро,
Разгоряченные в декабрьский мороз.
И вдруг письмо. На штампе Пушкин город.
Его одно мне почтальон принёс.
Беру конверт, ещё не понимая,
Так почему же почерк здесь чужой?
С волненьем строки первые читаю
И замираю… словно сам не свой.
… Песню пел под гитару земляк мой негромко
Грустно звуки лились под печальной гитарной струной.
«Называл я тебя самой лучшей на свете девчонкой
И не думал. Что будешь ты зваться чужою женой…»
Но к черту всё, идут бои, братишка,
И льётся кровь чужая и своя,
Об этом знаешь ты лишь понаслышке.
А я друзей терял в чужих краях.
Но вот бои как будто отгремели.
Спокойнее вздохнул Афганистан.
Ох, как мы отдохнуть тогда хотели,
Спокойно жить не дал нам Пакистан.
Вновь заклубились тучи грозовые
Над мирною Афганскою страной.
Вновь затрубили трубы боевые,
Опять запахло в воздухе войной…
Сережа был серьезным парнем, творческим. Ему присвоили сержанта, когда он служил. Хотел поддерживать свой авторитет только за счет себя, своих действий, способностей. Хотел сам всего добиться.
