Как истый лодырь и бездельник,
Хочу скончаться в понедельник,
Но, промедлений не поборник,
Могу скончаться и во вторник.
А не во вторник, так уж в среду
На дрогах траурных поеду.
Молю, чтоб Вышний не отверг
Да и прибрал меня в четверг!
Кладбищенская бди привратница,
Днем нашей встречи будет пятница.
Вдруг я почувствовал охоту
Внезапно помереть в субботу,
Однако стал добычей тления
Не в будний день, а в воскресение.
Андрей Тарковский тоже писал стихи – серьезные и не очень. Александр Гордон приводит забавную историю о том, что Андрей, будучи первокурсником ВГИКа, якобы сочинил текст известного блатного романса: «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела, // И тихо в парке музыка играла…» Гордон говорит, что верит авторству Андрея. «Как я узнал позже, – пишет он, – Андрей приезжал к отцу в Голицыно с текстом этой песни, и Арсений Александрович предложил изменить несколько слов». Очевидно, Гордон имеет в виду воспоминания Галины Аграновской, жены публициста Анатолия Аграновского, где описан, в частности, такой эпизод:
Толя положил на музыку стихи «Вечерний, сизокрылый, // Благословенный свет, //Я словно из могилы // Смотрю тебе вослед…» Романс понравился и Арсению, и Тане… В репертуаре мужа был цикл «поездных», «одесских», «блатных» песен. Внесли свою лепту в эту «копилку» и Андрей с Арсением. Андрей продиктовал Толе длинную воровскую балладу, которая начиналась словами: «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела, // И в старом парке музыка играла, //И было мне тогда еще совсем немного лет, // Но дел уже наделал я немало…»
Арсений Тарковский. 1981 год
Дальше идет описание короткой жизни героя, финал – тюрьма, участие в деле адвоката, приговор… Арсений, вместо неудачной, по его мнению, строчки, предложил: «…пришел ко мне Шапиро, мой защитничек-старик, сказал: не миновать тебе расстрела…» На тюремном дворе последнее, что видит герой: «…квадратик неба темного и звездочка вдали мерцает мне, как слабая надежда…» Вариант Арсюши: вместо «звездочка вдали» – «спутничек вдали».
– Поверьте старому звездочету, так лучше! В то время как раз запустили первый спутник.
«Спутничек» в блатной песне не прижился. Никогда российский народ не доверял новомодным веяниям.
Тайная любовь
Ашхабад – Москва. 1958-1963
У Арсения Тарковского всю жизнь была репутация мужчины-красавца, но не фата, а благородного героя из пьесы времен классицизма. В него влюблялись многие. Поэтесса Татьяна Бек вспоминает, как была очарована Тарковским ее мать, впоследствии вышедшая замуж за писателя Александра Бека:
Мама (Тарковский звал ее по старой памяти Наташа) любила рассказывать в энный раз историю, которая очень нравилась Арсению. И, главное, не раздражала его жену (вообще-то, говорят, очень ревнивую) – Татьяну Алексеевну. Она (мама) сразу после войны приехала в Переделкино, брошенная первым мужем, с одинокой же подругой и в единственном платье, сшитом из парашютного шелка. Было ей лет тридцать семь. Кстати, там они с моим отцом и столкнулись, как встречные поезда, влюбились, расстаться не смогли… впрочем, все это другая история, к которой вполне приложимы поздние строки Тарковского:
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Но мама-то в сотый раз гнула иную линию. Приехав в Переделкино, она – художница-архитектор – увидела одноногого человека такой ренессансной красоты, что, когда он, ей совершенно неизвестное лицо, садился в саду под деревьями играть в карты с прочими ей неизвестными лицами, она, все в том же парашютном платье, ложилась за кустами в высокую траву, чтобы из любви к искусству любоваться смуглым черноглазым картежником. Играли часами – и она лежала в траве часами. (Так, встав из травы, наверно, и встретилась однажды глазами с моим некрасивым отцом.)
Папа этой прелестной байке добродушно улыбался; нос огромной картошкой, глаза ярко-синие и маленькие, рот асимметричный, волосы – разночинским лохматым кружком, – Тарковский же сиял и таял.
Однажды (в 60-х годах) Андрей Тарковский сказал Галине Аграновской:
– Удивительно, как это ни одна женщина не утопилась от неразделенной любви к моему отцу!..
Семен Липкин свидетельствует:
Он нравился женщинам. Еще бы! Умный, талантливый, нередко, как ребенок, – то добрый, то жестокий и, повторяю, красивый, до чего красивый! Я знал нескольких героинь его романов. Как правило, они были старше его. Тарковский своими успехами в этой области никогда не хвастался: сказывалось благородство натуры.
Липкину вторит Инна Лиснянская:
Вот вспомнилось мне «Отнятая у меня, ночами…», и захотелось сказать еще об одной черте характера Тарковского, о черте благородной, отличающей его от многих моих знакомцев-друзей-поэтов: никогда не рассказывал о своей «лишней» жизни, не называл ни одного женского имени. И только в общем разговоре о Туркмении, перед тем как прочесть мне вышепроцитированное стихотворение, по какому-то дальнему намеку я догадалась, что в Туркмении он был влюблен, но Татьяна узнала, приехала и увезла в Москву. В этих стихах, датированных 1960–1963 годами, он, как мне сдается, вспоминает именно ту свою влюбленность.
Догадку Лиснянской подтверждает в своих мемуарах и Марина Тарковская. По ее мнению, этой женщине – тайной любви поэта – посвящены такие его стихи, написанные в ноябре 1958 года, как «Мне приснился Ереван…», «О, сколько счастья у меня украли.», а также появившееся спустя 10 лет пронзительное поэтическое воспоминание:
Отнятая у меня, ночами
Плакавшая обо мне, в нестрогом
Черном платье, с детскими плечами,
Лучший дар, не возвращенный богом,
Заклинаю прошлым, настоящим,
Крепче спи, не всхлипывай спросонок,
Не следи за мной зрачком косящим,
Ангел, олененок, соколенок.
Из камней Шумера, из пустыни
Аравийской, из какого круга
Памяти – в сиянии гордыни
Горло мне захлестываешь туго?
Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твое дыханье, руки, платье.
«Это не бред и не фрейдизм»
Москва. 1957
Конечно, Андрей очень сожалел, что отец и мать разошлись. Возлагал ли он вину за это на отца? В общем-то, нет. Во всяком случае, внешние проявления «прокурорства» отсутствуют – как в его фильмах, так и в поступках. Завуалированный, косвенный упрек в «Зеркале» брошен не отцу, а судьбе, заставившей его, Андрея, спустя почти 30 лет повторить поступок отца. [36] Но и до этого, в молодости, которой свойствен нравственный максимализм, Андрей не считал отца виноватым, хотя у Арсения иногда возникало ощущение, что сын осуждает его.
Приведем письмо, отвечающее на многие вопросы, связанные с взаимоотношениями отца и сына.
11 февраля 1957.
Дорогой папа!
