Видать, доводы собственные у белобрысого исчерпались; кося взглядом на открытую дверь вагона, он шумнул:
— Э, Тимоха, спрыгуй! Не чуешь, что ль?
— Тут я…
Из-за спины появился низкорослый солдат в засаленном ватнике и в валенках. Ступал мягко, вкрадчиво, вертел топор. Худое голощекое лицо, хрящеватый вислый нос и особенно округлые белесые глаза делали схожим его с какой-то степной хищной птицей. «А нет ли у него крыльев? — подумал усмешливо Николай, совершенно уверенный в том, что из вагона никто не спрыгивал, — держал дверь в поле зрения. — Может, на той стороне дыра?»
— Слышь, Тимоха, о чем балачки гнет этот?..
— Брешет. Я такую гниду наскрозь вижу. Попосрывал погон всяких…
— Гляди, не брешет, — засомневался белобрысый. — Чул, братва болтала утром, нашего Зуба поперли с отрядных…
Так ведь это же Тимофей Крутин! Зубов-то и хвастался им: разведчик, мол, в его роте был в Карпатах. Увязался за ним с фронта…
— Чего лыбишься, ваше благородие? — Птичьи глаза солдата утратили вдруг жесткость, распрямились в локтях и руки.
— Ты — Тимофей Крутин. Если в вагоне, на том боку, нет дыры, то я поверю, что ты настоящий разведчик.
Ощущая затылком напряженное дыхание людей, готовых применить все, Николай заглянул в откинутую дверь. Не торопился оборачиваться, боясь дать им повод подумать: испугался, мол. В самом деле, сердце его тоскливо сжалось, когда увидал топор.
— Дыры нет, — мирно стряхивал с перчаток снег, — но я не вспомнил об оконце… А разведчик ты все-таки хорош. Отряду ой как понадобишься.
Николай поправил пуховый шарф у горла. Оба солдата стояли мирно, понуро. Белобрысый оказался не таким уж верзилой, просто крепкоплечий крестьянский парень, не старше его возрастом, широкоскулый, с добрыми серыми глазами. Напомнил он ему внешностью анапца Фомина, ординарца. И тотчас подумал: «А не взять ли его в ординарцы?..»
— Разведчик?
— С Тимофеем вот…
Отпадает.
Специальность редкостная, разведчик. Для ординарца слишком роскошно.
— Вид твой… без ремня, и вообще… — Николай скривился. — Величают-то как?
— Димитрием.
— Вот и познакомились.
Возле штабной теплушки нагнал Крутин.
— Товарищ командир, ключ от штабу вот. Но там холод собачий. Лучше до ребят айдате. Вон дымок, в самый хвост.
Шагали вдоль вагонов. Разведчик поспевал легко.
— Вы не таите камень за пазухой. Думали, с проходящих поездов кто… Мало их, зараз всяких?
— Забыл уже. Да ничего и не было.
— Могло быть…
— Ты вот что, вертайся и затопи свою «буржуйку». Шпалами. Народ может подходить. А я один…
— Нет, — запротестовал он. — Буду сопровождать. Мало что случится… Не обознают вот так… Анархии этой развелось — жуть.
— Приказы, Крутин, исполняют солдаты.
Во всем составе нашел ли с десяток человек; махнули на раздобытки — на перроне, на базаре, по дворам. Кроме возросшей тревоги, ничего не дал обход. Порядка, напоминающего подобие какой-либо дисциплины, подчинения старшему, и в помине нет. Партизанщина в худшем смысле этого слова; не анархисты — красногвардейцы, добровольно вставшие на защиту революции, Советов. За цистерной приняли не за того; ладно, не за «того» уже принимали его. Какая там обида! Черт возьми, тут-то угадывали, были ночью на собрании, тянули за него руку!
В крайней теплушке едва не сорвался. Не хотели даже впускать. Заняв лесенку, у входа расселся чубатый парень в шинели и домашнем заячьем треухе; строгал, как видно, ложку из вербовой чурки. На просьбу посторониться односложно ответил:
— Сплять.
— Кто же спит среди бела дня?
— Митинговали до рассвету…
— Меня избрали командиром отряда.
— Угадую. А что с того? Я тебя збирал, я и скопырну. Как Зуба вон… В горячем деле еще должон показать себя. Так-то.
Солдат сплюнул через губу, выказывая этим полнейшее равнодушие к настырному собеседнику.
К горлу Николая подкатило удушье. Будь в лице, в голосе парня хоть капля злобы, издевательства, тряхнул бы его за грудки.
— Стецко, совесть поимей…
К вечеру Яков Зубов привел первое пополнение — десятка четыре. Больше фронтовики. Местные, собранные за день в волисполкоме вербовочной комиссией. С чем возвратятся посланцы в ближние посады и хутора, снабженные обращением?
В ночь на пятые сутки Семеновский отряд в эшелоне отбыл на Новозыбково. Станция та узловая на ветке Гомель — Брянск. Новозыбковский уезд, куда входит и Семеновская волость, занимает северо-восточную окраину Черниговской губернии. Клин просторный, распоротый верховьем реки Снов, опутанный железными колеями; сосновые леса, изрядно заболоченные, смыкаются с синеющими глухими дебрями Брянщины.
В теплушках — до трехсот бойцов. Винтовки у всех; три исправных пулемета и одна пушка на открытой площадке. Люди подходили до последнего часа. Многих Николай не видал и в лицо. Успели с Зубовым разбить их по ротам, взводам и отделениям; назначили командиров. Гордостью и своей заслугой он считал конную группу человек в тридцать с лишком. Лошадей конфисковали по богатым дворам. На нее, разведку, ударную силу, возлагал большие надежды.
Пока бегал, метался между вокзалом и зданием волисполкома, Николай забыл о дяде. Перед вечером, усадив и разместив всех и вся по вагонам, вырвался на малое время. Хвороба свернула его нещадно. Все хорохорился, не подавал виду, собирался перебраться в теплушку. Сейчас, трясясь на стыках, Николай сам испытывал недомогание, боль под левой ключицей; при огне в «буржуйке» украдкой все оглядывал носовой платок. Боялся мокроты с сукровицей. Невольно думалось о дяде Казе. Напрасно сорвался он из дому. Ему не одолеть походной жизни. Идет весна, сырость, талый ветер. Беречься да беречься. К сердцу подкрадывалась тоска.
Заботы не давали ему надолго отвлекаться. Наваливались, вытесняли все посторонние мысли. Что ждет их в Новозыбкове? Из сумбурных телеграфных разговоров знал, что туда отступили от Гомеля и Чернигова воинские силы. Какие силы, сколько? Где линия обороны, кто объединяет все отряды красногвардейцев? Новозыбковский уездком объяснить толком не мог. Ясно одно — немецкие и австро-венгерские корпуса по сговору с Радой, вдруг ожившей, оккупируют Украину; это значит, сюда они непременно дойдут. Кровопролитные бои были в районе Бахмач — Конотоп; достоверно, нынче революционные войска, теснимые немцами и гайдамаками Петлюры, отодвинуты к Харькову. Из газет явствует, мирный договор с Советской Россией все еще не подписан, и немцы прут по Прибалтике и Белоруссии. Захвачены Минск, Могилев, Гомель…
